И тут взыграла военная струнка. Он не мог даже представить себя разоблаченным. Разоблачение — это поражение. Но поражение возможно и по другой причине. Он попытается уговорить Петракова заверишть эксперимент с солдатом. Профессор может отказать — отказал же он Уоткинсу и Жаку. Вот тогда жди неприятностей. Когда инициативу венчает успех, тогда мало кто из боссов смотрит, законно ли, по правилам ли сделано дело. Тогда — почет, поздравления, блага... А если неудача? Кто вам, господин Хаббарт, разрешил превысить свои полномочия? Забылись? А коли так, то и мы о вас забудем...
Н-нет! Он, Хаббарт, ни на шаг не сойдет со своей дороги. Есть строгая инструкция, приказы шефа, есть постоянный порядок в работе. Никаких заманчивых вольностей с этим Петраковым. У Гровса со своими помощниками одни заботы, у Хаббарта — другие. Что бы там ни получилось у них, он без работы не останется. А это в настоящее время ценить надо...
Он круто, словно по команде, слышной ему одному, развернулся, взглянул вслед входившему в дом Петракову. До свидания, господин профессор! Администратор Хаббарт побеспокоится, чтобы вам хорошо работалось в научном Центре.
4
Иван Андреевич проснулся от густого устойчивого гула. Такого в городке под куполом он еще не замечал. Что это, землетрясение? Он оделся, вышел на веранду. Гудело ровно, но всему дому, но стены не дрожали. Только на улице он понял: шел дождь. По-тропически сплошной массой водяной поток обрушился на город, было не по-утреннему пасмурно и, казалось, душно.
Все вокруг представлялось не таким, как вчера. Душно... Городской кондиционер работал исправно, воздух на улице был чистым и свежим. Но Ивана Андреевича не покидало ощущение летней раскаленной духоты, что дома размягчало все тело перед ливневым дождем. Ему даже слышалось, как по жестяному отливу на окнах будто бы ударяли тяжелые капли и оцинкованная жесть тоже гудела, напряженно отзывалась на эти удары. Но сейчас не было видно ни единой капли на тротуаре, на пустых безжизненных домах.
Он прошел по улице, всматриваясь в серый, накрытый опустившимся небом купол. Даже отсюда, с земли, было видно, сколь могуч водяной поток. Ровные, растянутые на весь обзор купола живые волны сползали одна за другой, рождаясь на самой вершине, у расплющенного конца рванувшейся ввысь центральной бетонной опоры. Вверху, около опоры, сквозь эти волны можно было различить черные клубы дождевых туч, но постепенно, спускаясь к середине купола, а потом и к горной цепи вокруг города, волны воды становились массивнее, сквозь них уже ничего не было видно. По краю города, над всем горизонтом, изорванным вулканическими нагромождениями, переливалась темно-серая мрачность — там бушевали лавины, и было удивительно, что прозрачный и будто бы тонкий купол выдерживал эту огромную тяжесть.
Порой казалось Ивану Андреевичу, что он чувствует воздух родного хоперского края, влажный, насыщенный дождем и густыми испарениями земли, пришедший со степных просторов. И там небось идут дожди, какие обычно бывают перед севом озимых.
Помнится, ранней весной прошлого года, уставший, но довольный опытом, шел он из лаборатории домой. Еще не улеглись мысли, взбудораженные новым экспериментом. Было сыро, темно, и все же улицу запрудила молодежь — теплая весна разбередила людей.
Он думал об Артемке, в последнее время он вообще много думал о нем. Подрастает парень, а значит, приближается время выбора профессии, выбора жизненного пути... В судьбе человека многое зависит от него самого. И это многое прежде всего в том деле, какое выберет человек. И еще — в женитьбе. Что ни говори, без удачной, на всю жизнь, профессии, без постоянного и надежного, тоже на всю жизнь, друга — жены счастье невозможно. А без счастья Артемки Иван Андреевич уже не представлял благополучия всей семьи.
Тогда под ногами то и дело хлюпало, брызги попадали на плащ. Девушка в легкой, из искусственного меха, шубке, раскрашенной под пятнистую рысь, быстрым шагом обогнала Ивана Андреевича. Некоторое время шла впереди, потом, повернувшись, весело блеснула глазами:
— Не скажете, сколько сейчас времени?
— Скажу, — понял Иван Андреевич, что ей важны не какие-то минуты, а то, что на земле — весна, а вместе с весной наступило радостное ожидание счастья.