— Не знал я... Научный Центр... Об этом и говорили нам. Догадывались, конечно, больно засекречено... Да ведь и большие деньги не забывались. Чего же выбирать... Пропаду здесь, погубят. Денег жаль, много причитается. — Роберт пристально посмотрел на профессора: — Неужели не заплатят?
— Этого я не знаю. Мне здесь не жить — вот это уж точно. А вы... глядите. Я все сказал.
— Все ясно, профессор. Пропаду я. Помогите... Давайте вместе отсюда...
В эту ночь они не сомкнули глаз.
Всю ночь Жак слышал дудуканье голосов в комнате солдата. «Далеко шагнул профессор!» — завистливо вертелось в голове. Не важно, о чем они говорят, главное, что солдат подал голос, значит, нормальный человек опять. Иначе бы с кем толковать профессору?
Утром Жак прильнул к окну своей квартиры. Пойдет ли Петраков докладывать Гровсу? Может быть, он по телефону? О серьезнейшем деле — по телефону?! Наверняка Гровс вызвал бы к себе по такому важному случаю.
На улице было пасмурно. Далеко за куполом медленно тащились рваные облака. Быть дождю.
Прошло время для утренних докладов, минул час завтрака, а Петраков так и не появился. Мудрит профессор. Он строго предупрежден о здешних порядках, а вот сидит небось в солдатской келье и не помышляет о докладе. Ясное дело — мудрит...
Жак считал, что теперь, как никогда, надо быть в курсе всех дел. Что доложит Петраков? Какие выводы сделает Гровс? Определится ли вознаграждение за дальнейшую работу Жака?.. Очень важно сейчас чаще видеться с Гровсом — все пути ведут к нему.
Гровс принял Жака после обеда, занимаясь подсчетом на портативной, как записная книжка, вычислительной машинке. У окна сидел Хаббарт и записывал.
— Наши первые цифры — прикидка — ошибочны. Для нормального ухода за укомплектованным населением городка потребуется не так уж много специалистов. Основание для такого вывода — закончившийся эксперимент над солдатом. Не записывай, вот готовые расчеты, передай на континент. — Гровс двинул бумагу по столу, Хаббарт тут же подхватил ее, — Слушаю, господин Сенье. Что-нибудь новенькое принесли?
У Жака для старика были припасены бодрые слова. Но он тут же сообразил, что излишнее бодрячество в деловой обстановке не к месту, и заговорил тихо, озабоченно:
— Господин Гровс, в прошлый раз я наболтал лишнего. В запальчивости чего не наболтаешь. Извините. Из-за этого и пришел.
— Ладно. — Гровс уловил: играет Жак, в артисты бы ему.
Жак понял, что Гровс разгадал его, но этим не огорчился. Проформа соблюдена, а дальше он будет гнуть свою линию.
— Ночью я слышал разговор в солдатской квартире. Будто бы два голоса. Извините, но я был вынужден попристальней... Я все же руководитель эксперимента над солдатом... — И, помедлив, покосился в сторону Гровса, наклонившегося над цифрами: какова реакция? Никакой, будто ничего не слышал. Ладно... Это вовсе не означает, что ты останешься бетонным монолитом. — Я нахожу, что солдату рано еще разговаривать. Но вместе с тем сам же слышал голоса... Мне жутко было... Уж не заговаривается ли Петраков? Не исключено, что жизнь под куполом не прошла для него бесследно.
Разогнулся, хрустнул костями Гровс. И Жак с ужасом увидел, что он... смеется. Эти блестки в глазах... Маленькие злорадные блестки!
— Позвольте доложить вам, господин Сенье, — вежливо до приторности заскрипел голос Гровса. — Если Петраков не сообщает, то это не значит, что мы ничего не знаем. Не так ли, Хаббарт? — И тот согласно закивал. — Солдат действительно заговорил — вот какая новость! В отличие от тебя, Жак, я не боюсь ответственности доложить об этом на континент. Считаю неправильной твою позицию, Жак. Работать так нельзя... Сегодня же, немедленно, слышишь, Хаббарт, передай о наших изменениях...
— Конечно! — вскочил Хаббарт со стула.
— В связи с производственной необходимостью — так и передай — руководство экспериментом над всеми солдатами беру на себя.
Жак покрылся холодным потом. Его лицо судорожно кривилось.
— А как же иначе?.. Наступает время стричь купоны. За солдат много дадут, вы не промахнетесь. Может быть, и в должности повысят за чужие труды, у нас так бывает, в самый Центр возьмут. Все вам — в первые руки...
— Вот ты, Жак, действительно заговариваешься.
Разговор прервался. Гровс в раздумье смотрел на Хаббарта — тот, понимая взгляд, словно превратился в сжатую пружину.
Отступить бы Жаку, да куда отступать? Какие надежды можно согревать в душе, когда уже отстранен от руководства экспериментом? Теперь жди крутых мер. Даже спрашивать нечего, как поступит Гровс. Плохо поступит! Это хорошо знают в научном Центре, все повадки Гровса известны.