— Гарный куток! — похвалил Довбыш.
— Здесь мы и будем разоружать, — сказал Рыбаков. — В случае чего — вся сила взрыва пойдет вверх…
Мину, остропленную пеньковыми канатами, подтянули к понтону и прибуксировали к галечному пляжу, а затем моряки вытащили ее на берег, где она и осталась лежать до следующего дня.
Рано утром Бондарук, Шорохов и Довбыш расположились за скалой, а Рыбаков, одетый в комбинезон и берет, взяв с собой бронзовый инструмент, направился к мине. За ним красной змейкой тянулся провод от ларингофонов. Шорохов, надев телефоны на голову и раскрыв журнал, приготовился записывать. Но пока только было слышно ровное дыхание идущего человека.
— Мина немецкого производства, донная, магнитно-акустическая, с дополнительным гидростатическим взрывателем, — неожиданно раздался четкий голос в телефонах; Шорохов быстро все записал. — Начинаю вскрывать горловину.
Послышалось прерывистое дыхание, потом оно опять стало ровным.
— Вскрыто зарядное отделение. Начинаю отвинчивать следующую горловину…
Рыбаков рассказывал о каждом своем движении, и Шорохов, записывая все это в журнал, пытался представить, что сейчас делает капитан третьего ранга. Но вот в телефонах послышался мелодичный свист, и вдруг — песня:
— Это тоже писать? — спросил Шорохов у Бондарука.
— Пишить все! — вместо него почему-то шепотом ответил Довбыш.
Некоторое время длилось молчание, а вскоре донесся громкий голос Рыбакова:
— Можете подойти полюбоваться.
Шорохов первым, даже не закрыв журнала, побежал к мине. Так вот она какая! Длинное, серое от высохших ракушек тело лежало на гальке. Рядом с ним, опутанные проводами, валялись приборы, каждый из которых еще несколько минут назад грозил гибелью.
Неподалеку от всего этого, перекладывая из руки в руку бронзовый ключ, сидел Рыбаков. Лицо его казалось таким же спокойным, как и всегда, только глубже запали глаза да взмокшие от пота пряди седеющих волос прилипли ко лбу и вискам.
— Ну что ж, давайте сейчас проведем урок предметной учебы. Вы знакомы с устройством мины? — спросил Рыбаков у Бондарука.
— Знаком.
— Тогда соберите мину. Запальный стакан не вставляйте…
Четко, не делая ни одного лишнего движения, Бондарук выполнил приказание.
— Горловины тоже завинтить?
— Да.
Старший техник-лейтенант сделал и это.
— Теперь вы, товарищ лейтенант, разоружите мину. Действуйте безо всяких условностей, считайте, что каждый прибор в ней на боевом взводе.
Шорохов взял в руки ключ, положил войлочную прокладку на корпус мины и нажал на ручку. Туго зажатая горловина не поддавалась. Лейтенант нажал сильнее, ключ соскочил и ударился о мину.
— Этого достаточно, чтобы сработал акустический взрыватель, — жестко сказал Рыбаков.
Лейтенант покраснел, закусил губу и снова взял в руки ключ. На этот раз все обошлось благополучно. Вскрыв горловину, он приступил к разоружению мины; Бондарук наблюдал за каждым его движением; неподалеку, сложив руки на полном животе, стоял Довбыш.
— Хорошо! — сказал Рыбаков, когда работа была окончена. — Можно идти отдыхать, — и он поднялся с обломка скалы, но тут же со стоном сел обратно, держась обеми руками за правый бок.
— Что с вами?
— Что случилось? — подскочили к нему офицеры и Довбыш.
— В боку сильно колет…
Моряки из куска парусины быстро соорудили носилки и, положив на них Рыбакова, понесли его в медпункт стройки.
— Острый приступ аппендицита, — определил врач.
Как Довбыш ни уговаривал врача — их к Рыбакову не допустили.
— Ему недавно сделали операцию, сейчас он отдыхает, — в ответ на все увещания моряков говорила женщина-врач. — Приходите завтра…
Ничего не оставалось, как последовать ее совету. Обуховский и Довбыш направились на водолазный бот готовиться к дальнейшему обследованию бухты, а Бондарук с Шороховым забрались на выступ высокой скалы, нависшей над водой. Шорохов снял китель и опустился на нагретый солнцем камень, подперев голову руками, Бондарук прилег рядом.
Вечерело. Под лучами солнца вершины скал светились, точно раскаленные, а спокойную воду бухты покрыли темные тени. От этого она выглядела еще более мрачной, какими-то затерянными казались палатки около самой воды и рядом с ними водолазный бот и катер.
— Пройдет несколько лет, вырастут здесь корпуса комбината, жилые дома, сады появятся, — словно мечтая вслух, негромко заговорил Бондарук. — Преобразится все…