Со стороны могло показаться, что Лозин окаменел, а его взгляд отражает наступившее безумие, но это было не так.
Он делал то, чему его учили в центре подготовки астронавтов.
Есть разряд критических ситуаций, когда избежать морального срыва можно лишь одним способом: заставить разум принять существующее положение вещей, будто ты только родился, открыл глаза и увидел мир таким, каков он есть, без иллюзий, самообмана, горьких, никуда уже не ведущих воспоминаний и тщетных надежд.
Страшный, уничтожающий душу аутотренинг…
Это походило на моральный мазохизм, он сознательно ставил свой рассудок перед лицом жутких, но уже свершившихся фактов, вновь и вновь терзая его словами и образами, пока внутри не потух последний уголек боли, сострадания и нелепой надежды…
Он не осознавал, сколько прошло времени, но когда его побелевшие пальцы разжались, отпустив автомат, в глазах лейтенанта уже не было пустоты.
Их готовили к этому. Ивана предупреждали, что однажды ему придется отбросить прошлое и осознавать окружающий мир с нуля, но тогда речь шла о гипотетических планетах, и ни один из психологов не мог вообразить, что лейтенанту выпадет это бремя – на основе скупой, предельно сжатой, уничтожающей душу информации анализировать гибель человечества.
Чтобы выжить там и защитить вверенных тебе людей, ты должен будешь отринуть все субъективное, научиться мыслить критериями голых истин, уметь анализировать их и принимать однозначные, взвешенные решения…
Жуть уже не накатывала волнами бесконтрольной дрожи.
Душа не умерла, но застыла, натянутая, как готовая лопнуть струна.
Разум впитал всю боль свершившихся событий, и рассудок сжался до состояния первых аксиом нового бытия:
Ты не полетел к звездам, лейтенант.
Чуждая жизнь сама пришла на Землю.
Они знали о нас и нанесли безжалостный, точно рассчитанный удар, подрубив основу основ – техногенную мощь цивилизации, но все равно не сумели физически уничтожить человечество.
У них должна быть конкретная цель… – думал лейтенант, глядя на нежную весеннюю листву. – Должны быть средства к ее осуществлению и мотив, заставивший Чужих осуществить акт геноцида относительно целой планеты.
Лозин задавал себе фактически неразрешимые в его сегодняшнем положении вопросы, но даже попытка ответа на них позволяла ему избежать пути безумия либо смирения.
Цивилизация не погибла.
Есть он, Настя, Херберт и еще тысячи, а быть может, миллионы депортированных в неизвестном направлении людей, которые пережили орбитальную бомбардировку и уничтожающую цепную реакцию техногенных катастроф – вот она, та самая точка опоры, которую требовал логичный рассудок лейтенанта, чтобы не сорваться в пропасть безразличия и отчаяния…
Он встал и медленно пошел по полю, наискось пересекая пространство площадки приземления.
От морального насилия, безжалостно произведенного над собственным рассудком, звенело в ушах, будто от контузии, но мысли уже не зацикливались на одном и том же, вращаясь вокруг страшных картин гибели цивилизации.
Для него жизнь продолжалась, и осознание этого было во сто крат тяжелее смерти. Куда проще сойти с ума… или сесть здесь, в этом поле, приставить ствол автомата к груди и коснуться сенсора огня…
Нет… Я не застрелюсь и не позволю себе свихнуться…
Шаг за шагом он вырабатывал новую концепцию бытия, уже понимая, что ищет на земле, среди пожухлых султанов прошлогодней травы и пробивающейся к свету молодой зелени.
Он выжил и не собирался умирать во второй раз от собственного безволия и бессилия.
Скрупулезный осмотр площадки приземления и прилегающих к ней кустарниковых зарослей принес лейтенанту множество находок.
Он обнаружил пять упрятанных в разных местах скафандров и свернутых парашютных систем. Разброс составлял порядка полутора-двух километров, значит, бойцы его взвода потеряли ориентацию еще в воздухе, под ударами множественных взрывных волн. О дальнейшей судьбе приземлившихся оставалось только догадываться, но теперь Иван мог с уверенностью судить, что как минимум пять человек благополучно достигли поверхности земли и сумели выбраться из зоны приземления.
Кроме этих ободряющих свидетельств были и иные, удручающие, находки. На краю поля Лозин наткнулся на брошенную разгрузку, рядом с которой лежал автомат и снятая второпях пластичная броня, сплетенная из прочнейших кевларовых нитей. Все предметы экипировки были покрыты бурыми, едва приметными пятнышками, в которых Иван безошибочно определил размытые талыми водами застарелые следы крови.