Это значит: "Тебя никто не тронет сейчас".
Но женщина хватается за соломинку.
Она долго голодала — под лохмотьями видны рёбра, да и руки не толще той самой соломинки — однако хватает детей и бежит прочь. Их выпускают из лагеря.
Этот ритуал затянут, но Тзинч его любит. Я подарю ему надежду, которую в последний миг отберу у этой самки и всех остальных подобных животных.
Мужчины и женщины
Старики и дети.
Соломенные псы.
Следую дальше по проклятому пути — дорогу проложили по экватору на фундаменте из человеческих костей.
Оставляю на обочинах символы неизбежной победы Хаоса: распятых на крестах, колесованных, четвертованных, повешенных и освежёванных рабов. Те, кому не повезло умереть от ран, боли и кровотечения, стонут из-за нападок воронья и других жадных падальщиков, которые сопровождают процессию.
Ломаю рабу кости, а потом бросаю в могилу. Наклоняюсь. Говорю:
— Ты не умрёшь сразу. Тебе вставят в рот трубку, с помощью которой ты сможешь дышать, а полезные вещества будут вводить внутривенно. Вот он, — показываю на смертного слугу воинства, заморыша, перемотанного цепями и с распоротыми в вечной улыбке щеками, — станет ухаживать за тобой. Поливать, окучивать. Пусть ты мужчина, но дашь жизнь. Грибам, кустарникам, деревьям. Станешь частью сада, посвящённого Отцу Чумы.
— Н-нет! — орёт раб. — Умоляю! Про… у-у-у!
Ему затыкают рот. Колют иголками. Закапывают.
Когда грядки протягиваются с одного края горизонта до другого, я чувствую прикосновение Нургла. Кожа дубеет, сереет, отмирает. Она превращается в нечто, похожее на древесную кору. Появляются колючки, крючки и чёрные шипы, которые рвут тунику, как горные пики облака.
Следующие казни только кажутся милосердными. Я ввожу дозу сильнейшего наркотика и отпускаю на волю. Девочка-подросток, которая пару секунд назад боялась меня как огня, начинает смеяться, пританцовывать. Спустя ещё некоторое время смех превращается в болезненный кашляющий хохот, танец в агонию. Она обречена искать ещё одну дозу или хотя бы настолько же острые впечатления, чтобы не умереть со скуки блеклого переоценённого мира.
Видела бы она красочные переливы Имматериума…
Сильно сомневаюсь, что эти несчастные создания развлекут себя музыкой или живописью. Скорее уж чревоугодие и половые извращения. Когда Воинство Стигмат покинет Судьбу, здесь останутся лишь крошечные островки умалишённых, содомитов и людоедов — участь человечества без помощи Истинных Сил.
Голову пронзает настолько острая боль, что останавливаюсь и сгибаюсь в поясе. Никто и ничто не способно вырвать из меня стон, и, кажется, Тёмный Князь хочет стать первым, кому это удалось.
Покоряюсь.
Изо лба прорастает пара рогов. Они выгибаются к самому затылку.
Примерно в это же время — спустя несколько месяцев после начала жертвоприношений — мне сообщают об участи червей, чью надежду украли за миг до спасения. Я и сам успеваю поучаствовать в охоте, хоть это и потребовало отвлечься от проклятого пути.
Ту женщину, которую я отпустил в самом начале, нахожу на космодроме. Зарина убила нескольких слуг и проникла на борт челнока, что собирался отправиться на орбиту с награбленным. Стоит отдать ей должное — не каждый решится на столь отчаянный шаг: прятаться у врага под носом.
Смело.
Безрассудно.
Раздумываю над тем, что из Зарины получилась бы хорошая служанка, может быть, даже воительница, но потом отбрасываю подобную мысль.
Не стоит злить Архитектора Судеб — душа Зарины принадлежит ему. Как первой, так и второй.
Вхожу в трюм. Я знаю, где прячется Зарина. Зарина надеется, что нет. Дарю ей ещё немного надежды. Осматриваю контейнеры, закреплённые металлическими тросами — внутри ящики с взрывчаткой — позволяю перебегать от укрытия к укрытию, а потом направляюсь к выходу. Кажется, даже слышу чужую мысль "спасибо, Бог-Император", а потом двигаюсь так, как этим самым богом-императором даровано всем Ангелам Смерти. В полутьме женщина не разбирает размытых очертаний. Первый выстрел становится последним: пуля бьёт в потолок и разбрасывает искры. Вырываю пистолет, направляю Зарине в лоб, она отшатывается, перевожу ствол на детей.
— Пожалуйста… не надо! — Зарина падает на колени. — Прошу, нет… Нет!
Проделываю аккуратные отверстия в головах и девочки, и мальчика.