Жнецы и экзарх приготовились выхватить оружие. Они смотрели на верхушку мира-кузни, на свиту магосов и космических десантников в отдалении. Они бросали взгляды на ярусы амфитеатра, где застыли сотни послушников и младших техножрецов Вечного Колеса.
А вот на лице провидца Гамма-Е-Ката не смогла прочесть ничего. У этого чужака внутри был стержень даже не из пластали, а из крепчайшего адамантия.
Полное спокойствие.
Провидец развёл руки в стороны и сказал…
— Это самоубийство, отец!
Шлем преобразовывал голос Серки, экзарха тёмных жнецов, в грозный рык, но Дарахемид, первый провидец Шельве-Мор, чувствовал негодование сына.
— И ты отомстишь за нас, если переговоры зайдут в тупик, — Дарахемид положил ладонь на плечо Серки.
"Как же ты вырос, сынок, — подумал провидец, — как же я тобой горжусь".
— Ты хотел сказать "когда"? Сколько раз в твоих видениях переговоры заходили в тупик?! — спросил Серки.
"Почти всегда", — подумал провидец.
— Мы ещё сильны, отец, — продолжал Серки. — Только дай команду, и мы переломим хребет их армии, сотрём в пыль города! Мон-кей не устоять!
Дарахемид обнял сына.
— Я люблю тебя, Серки, — проговорил он, — но должен рискнуть. Как бы ни закончилась следующая война, Шельве-Мор ждёт забвение. Мы не справимся в одиночку.
Провидец сделал шаг назад, запечатлел в памяти образ сына и повернулся.
— Отец!
Дарахемид ушёл, не оборачиваясь. Он занял место в рейдере напротив Сандакриэль, своей старшей дочери.
— Я же просил смыть краску с лица, — проговорил провидец и вздохнул. — Низшие создания могут неверно истолковать её значение.
Сандакриэль посмотрела на отца. В этом взгляде уже не осталось ничего, кроме лихорадочного поиска добычи.
— Дарахемид, вы тоже неверно истолковываете её значение, — произнесла экзарх. — Я не могу смыть краску. Это и не краска вовсе. Это мой путь.
Провидец отвёл взгляд. Его не зря называли "Отцом Заблудших". И если Серки ещё помнил, кто он такой, то Сандакриэль ушла по пути тех, кто любит встречный ветер, дальше, гораздо дальше.
Время перелёта Дарахемид потратил на то, чтобы ещё раз посмотреть на нити судьбы. Провидец не увидел в будущем ничего хорошего ни для себя, ни для Шельве-Мор, но не собирался отступать. Он прожил слишком долгую жизнь, чтобы бояться смерти.
Рейдер приземлился в городе мон-кей.
Дарахемид помедлил немного перед тем, как сделать шаг с рампы на камнебетон. Повел плечами и всё-таки сделал это.
"Какой кошмар", — подумал он.
Здесь отвратительно пахло. Не сказать, что провидец угодил ногой в лужу мочи или в кучу экскрементов, но Дарахемиду стоило больших усилий не согнуться в приступе рвоты.
Дарахемид приказал себе отныне и до конца переговоров сохранять благостное выражение лица, несмотря на всё несовершенство, несмотря на всё убожество архитектуры мон-кей, культуры мон-кей и вообще мон-кей.
Это было непросто.
Дарахемид увидел: существ, хирургически низведённых своими соплеменниками до уровня бездумных машин; землю, из которой мон-кей вытягивали все соки; гору пороков с алчностью на вершине и, конечно же, чудовищ. В некоторых металлических тварях провидец и души разглядеть не мог, не то чтобы знакомых очертаний. А если у чудовища и оставались какие-то блики божественной искры, то Дарахемид не желал погружаться за ними в тёмные воды.
Лидер тварей, для которых смерть — милосердие, как бы вопреки мнению провидца, хотела, чтобы её сравнивали со звездой. Она была мерзким идолом, говорящей статуей.
Трон с обездвиженной металлической куклой появился из тьмы. На плечах не голова, а золотое светило, и оно даже немного окрасилось оранжевым, когда Альфа-Гера произнесла:
— Говори, зачем пришёл, чужак. Не испытывай моё терпение.
Дарахемид занял место за трибуной перед троном, развёл руки и произнёс:
— Земля и вода.
Провидец посмотрел на сборище механических уродов, которые окружали его со всех сторон, и повторил ещё раз. Повторил размеренно, никуда не торопясь: