В то время как народ Семирамиды голодает, я накормлю камни.
Детеныш рогатого булопина чует беду, чует волнение собравшихся людей. Животное мечется, верёвка натянута как струна.
Передо мной склоняется слуга. Он поднимает над головой серебряный поднос, на котором покоится обсидиановый кинжал. Хрупкая игрушка, но очень острая. Она не подходит для борьбы, но режет плоть как масло. Беру кинжал и поворачиваюсь к статуе Бога-Императора:
— Тебе, Великий! Тебе, Всесокрушающий!
Поднимаю взгляд на стеклянные своды и продолжаю:
— Молю о заступничестве! Ниспошли Ангелов на грешную землю Вавилона!
Я подхожу к дрожащему от напряжения животному и уверенно хватаю его за рог. Я обнимаю булопина, глажу его по жёсткой шерсти. Животное должно успокоиться, иначе мясо пропитается ужасом и лишится сладости. Спустя минуту детёныш уже не дрожит. Я вижу доверие в чистых глазах.
Когда-то я переживал за каждое живое существо…
Перерезаю глотку. Я могу подарить булопину только быструю смерть.
Подзываю слуг. Мы подвешиваем тушу, чтобы разделать её, и тогда я слышу звон стекла и звуки падения.
Поворачиваюсь и застываю.
Время будто бы замедлилось. Я вижу перед собой чудовище из самых страшных ночных кошмаров.
Огромное, бледное, с тёмным панцирем. Три пары лап. Одна напоминает ноги, другая — руки, третья — косы-копья. Морда с вислыми усами-щупальцами. Глаза…
О, Боже-Император, защити меня от этого пронзительного взора.
В нём кровожадность. Голод…
Смерть.
Чудовище проходит сквозь храмовую стражу, жрецов и слуг. Рассекает плоть, вырывает конечности из суставов. Кровавый туман поднимается над изувеченными телами.
За каждым моим движением на службе наблюдают крылатые нефилимы. В их крошечные детские черепа встроены голокамеры, и сейчас, как мне кажется, весь улей-зиккурат, затаив дыхание, следит за развернувшейся бойней. С каждым мгновением зрители всё больше холодеют, ведь если мучительная смерть явилась за первым человеком Семирамиды, значит, скоро она появится и на их пороге.
Тварь убила мою совесть. Она пронзила Джахма острыми когтями, оплела его голову щупальцами и высосала мозг.
Мне смешно. Бросаю взгляд на булопина.
Так кого привели сюда для жертвоприношения?
Не успеваю даже прочитать молитву Императору, когда меня оглушает гром выстрелов. Бахира и её Сёстры вступают в схватку. Орден Чёрной Розы наконец доказывает, почему его воительницам, в отличие от других женщин, позволено ступать по плитам Аль-Эриду. Сёстры Битвы в чёрных силовых доспехах, сферических шлемах с полумаской и бармицей бросаются на чужака.
Ревут цепные мечи, грохочут болт-пистолеты. Чудовище воет от боли, когда снаряды вырывают из его тела куски плоти размером с кулак. Тварь приседает, резко распрямляется и врезается в ближайшую сестру, расчленяя её в полёте. Когда чудовище поднимается, в зарослях гребенщика остаются лежать только обломки керамита и разорванное в клочья тело.
Жуткая смерть сестры не останавливает Бахиру. Она кричит и рубит чудовище мечом. Цепь движется так быстро, что мономолекулярные лезвия сливаются в неразличимый кровавый поток, но даже благословенное оружие механикумов не справляется с косами твари. Цепной меч застревает в хитине. Чудовище тут же отмахивается когтями, и Бахира падает с рассечённым шлемом. Оставшаяся на ногах Сестра Битвы поливает тварь огненным дождём из болтера, но та петляет, подпрыгивает и стелется у самой земли, чтобы обмануть стрелка. Три метра, два… Одна коса чудовища оторвана снарядами, но другая протыкает смелую женщину прямо между двух чаш груди. Чудовище отрывает Сестру от земли. Пара взмахов, и оторванные ноги летят в сторону уцелевших жрецов, которые, как и я, не в силах пошевелиться.
Чудовище тяжело дышит. Схватка не далась ему легко. Из глубоких ран течёт зловонный ихор, но тварь медлит.
Нахожу в этом насмешку судьбы. Чудовище, как и я несколькими минутами ранее, ждёт, когда жертва успокоится.
Иначе мясо пропитается ужасом и лишится сладости.