Это было время, когда под звуки голоса Майкла Джексона, я набрался мужества и поцеловал девушку, чей образ, ласкаемый заходящими лучами солнца, до сих пор стоит у меня в голове.
Это было время моего перевоплощения.
I wanna spend time till it ends
Я хочу провести с тобой всю жизнь,
I wanna fall with you again
Я хочу влюбиться в тебя заново,
Like we did when we first met
Как тогда, когда мы впервые встретились…
«Дым». Tory Amos. I can't see New York.
Я не могу сказать, в какой момент понял, что чувствовал к Люси больше, чем просто дружескую привязанность. Это не произошло по щелчку пальцев, и меня не озарила мысль в один день. Я шел к этому в течение трех лет, медленно, шаг за шагом осознавая, что больше не мог жить без традиционного утреннего: «Привет, Нацу», без того, чтобы не вламываться к ней в квартиру и не опустошать холодильник, получая после за это нагоняи. Я осознавал, что присутствие в моей жизни девушки, окутанной ароматом гардений, стало необходимым мне, как воздух.
Когда я это понял, у меня не было сомнений в том, что я должен был сделать. И, притягивая Люси к себе, ровно за секунду до того, как накрыть ее губы поцелуем, в моей голове пролетели слова, сказанные девушкой в широкополой шляпе когда-то давно, еще в Лос-Анджелесе:
«Для этого мы ведь и живем, чтобы совершать безрассудные поступки, не так ли?».
Тогда я подумал, что влюбленные совершают безрассудство практически каждую секунду. И эти безрассудства – самое лучшее, что может произойти с человеком.
Знаете, несмотря на то, что я не колебался в том, чтобы сделать первый шаг, я совершенно не был уверен в том, что Люси испытывала ко мне похожие чувства. Я сделал этот шаг без раздумий. Я не копался в себе и в мыслях о том, что мои чувства могли разрушить нашу дружбу, потому что мне казалось это чертовски глупым. Какая дружба возможна между людьми, один из которых не может находиться рядом с другим без мыслей о том, чтобы быть ближе. Я был готов к тому, что она меня оттолкнет и скажет: «Нацу, прости, но я не могу». Я знал, что Люси не накричит и не прогонит. Но также я знал, что не стал бы счастлив, если бы она ответила на мои чувства лишь из страха разрушить нашу дружбу.
Но именно тогда, в 1983-м году, под звуки голоса Майкла Джексона, она уничтожила все мои сомнения, мягко ответив на поцелуй. Я помню ее тепло, нежные прикосновения ладоней к моим щекам и то, как она перебирала пальцами волосы на затылке. Я помню, как затаил дыхание, пытаясь поверить, что это реальность. Тот момент с громким стуком готового вырвать наружу сердца, с вспотевшими ладонями и губами, на которых остался вкус шоколадного чизкейка, стал моим третьим моментом Х.
Жизнь - странная штука. Она скоротечна, пролетает перед глазами словно миг, и сейчас, сидя у себя в кабинете, мне кажется, что если я сейчас закрою глаза и открою вновь, то окажется, будто все это было сном, а я до сих пор живу в маленьком коттеджном поселке, и разбудил меня громкий крик матери о том, что мы с Зерефом опоздаем в школу.
Люси - важный человек в этой истории. Самый важный. Именно она поддерживала меня во время обучения в академии, именно она вселяла в меня уверенность тогда, когда я готов был все бросить. Именно она своими теплыми объятьями и уверенным шепотом заставляла меня вставать и преодолевать все вставшие передо мной препятствия. И именно Люси в один прекрасный день крепко обхватила меня за руку и привезла в Портленд.
На тот момент я не видел родителей десять лет, и ровно пять лет как я перестал писать им письма, и только таящийся в моей душе стыд за свой побег, за ошибки, которые я совершил, за то, что причинил им столько боли, сдерживал меня все эти годы от того, чтобы приехать в город моего детства, войти в знакомую калитку и постучать в родную дверь. Как оказалось, мне не хватало мужества Люси, решительного, непоколебимого, чтобы, наконец, неуверенный стук раздался в доме с кустами гардений, в которых когда-то, еще будучи ребенком, я прятался от отца.
Люси была тем человеком, который помог мне переступить через все мои страхи. Через страх поражения, осуждения и, самый главный страх, – потери своей семьи навсегда. Я помню слезы мамы на моей рубашке. Я помню молчаливое рукопожатие отца. Я помню, как через неделю в мою маленькую нью-йоркскую квартиру ворвался Зереф, который вместо приветствия одарил меня синяком под правым глазом, а потом – объятьями до хруста костей. Я помню, как не мог остановить слезы в теплых руках матери, отца, а затем и Зерефа. Казалось, будто все это время я копил в груди день за днем вину перед ними, и только встретив их вновь, смог от нее освободиться. Все не было так легко. Я заслуживал прощения каждую секунду, я вновь завоевывал их доверие и делал все, чтобы они мною гордились.
В 1985 году я окончил полицейскую академию и в этом же году поступил на службу в нью-йоркский департамент на должность рядового сержанта. В том же году мы с Люси начали жить вместе. А через два года Люси Хартфилия стала Люси Драгнил.
Мир менялся. Менялась эпоха, менялись президенты, музыка и кинематограф, менялись и мы. Ничего не бывает идеальным, в том числе и человеческие отношения.
В нашей с Люси истории были и взлеты, и падения. Были скандалы и беспричинные обиды, были моменты, когда в моей голове появлялись мысли: «А стоит ли оно того?», но всегда я давал себе один и тот же неизменный ответ. Стоит!
И я боролся. Мы боролись. Мы находили компромиссы, мы уступали и делали все, чтобы другой был счастлив. Мы любили друг друга настолько сильно, настолько всепоглощающе, что даже вскользь промелькнувшая мысль о том, что мы могли быть не вместе, причиняла боль.
Но окончательное осознание того, что, не смотря ни на что, я никогда не отпущу от себя эту женщину, наступило в мои сорок три года, и мне придется перескочить немного вперед, чтобы попытаться объяснить вам это. Мысли в моей голове скачут настолько быстро и сумбурно, настолько непредсказуемо…