Басист, гитарист и барабанщик таращились на новенького. Георг страшно округлил глаза, и на его губах стала расплываться дурацкая улыбка. Он, конечно, хотел ее спрятать, низко свесив голову и скрываясь в вороте майки, но плечи его всё равно подозрительно дернулись.
Густав снова улыбнулся, как он это умел — уголками рта вниз. А Том… Том откровенно заржал. Напряжение долгого рабочего дня, в частности и последних недель, в целом, ожидание, нервы и голос Андреаса вконец доконали его.
— Чу... Чува-а-ак… Неудивительно что у тебя ничего не получается с сатисфэкшн… Тебе как будто что-то прищемили! — сквозь смех пробормотал Том и окончательно согнулся пополам, сползая на пол.
Перед глазами плясали страшные зеленые точки, готовые поглотить всю его Вселенную. Такие же предсмертные всхлипы слышались где-то на заднем плане в исполнении Георга.
Андреас вскочил со стула, бледный как мертвец.
— Вы… Вы что, смеётесь надо мной?!
Том заскулил с пола, пытаясь в воздухе жестами показать какие-то знаки. Он хотел все объяснить, но…
— Ыыы… — лишь вырвалось у него.
Глаза солиста сузились и на секунду в них что-то блеснуло. Он растерянно стоял посреди комнаты, глядя на Тома, согнувшегося пополам, Георга, без признаков жизни, почти лежащего, на своём стуле. Он схватил свою куртку и сумку и быстрым шагом вышел в коридор, снова по случайности сбив по дороге ничего не подозревающего Петера, который только что отстирал себе пятно и налил новый кофе. Дверь шумно захлопнулась за его спиной. На тумбочке возле нее аж подпрыгнула ваза с засушенными цветами.
— Да твою же мать! — громогласно раздалось из коридора, вслед за чем донесся звон разбитого стекла.
Том взвыл и пал лицом в пол, как поверженный на поле боя воин. Густав снова достал свой телефон и увлёкся написанием смс-ки своей девушке. Он очень четко вспомнил теперь, почему Тома на прослушивания они никогда не брали. Рабочий день на сегодня был закончен.
All these things that I see
Follow my dreams my fantasy
Every day till eternity
Iʼm searching an angel that feels for me.
Every day I feel my world comes crashing down
Every time I see your tears falling down
Thatʼs when I try to hide again.
(The Beautified Project — But I Canʼt)
Спустя полчаса горе-гитарист устало плелся в ночной клуб, неся за плечами свой злополучный чехол, который теперь пах кофе и неуловимо напоминал о неприятностях в студии.
После происшествия, меняющий цвет, как хамелеон, то белый, как смерть, то красный, как помидор, Петер, молча подошел к мальчишке, рывком поднял его за ворот толстовки с пола, сбив с него все желание ржать. Он прорычал ему в лицо, что даёт ему еще одну попытку — ровно три дня, как Русалочке, чтобы найти себе голос группы. Том сначала думал, что Петер попросту оторвёт ему голову, чтобы сделать жизнь проще абсолютно для всех, но этого не случилось. Тот поступил более «гуманно», заявив, что просто-напросто позвонит во все студии Германии и тогда Тому, а также всей его чудной группе, можно смело завязывать с идеей о музыкальной карьере в пределах территории всего Евросоюза. Что-то подсказывало мальчишке: в таком состоянии продюсер шутить не собирался.
Том печально вздохнул, вспоминая это пренеприятнейшее происшествие. Если быть откровенным, в подобном не было ничего смешного, но сделать с собой он ничего не мог, и оттого продолжал нервно посмеиваться даже сейчас, когда его, Георга и Густава практически вытолкали из студии пинком под зад. Чего и говорить, Петер давно заслуживал медаль за отвагу и выдержку в своей нелегкой работе по укрощению тройки буйных молодых музыкантов, благодаря которым не имел ничего, кроме убытков и проблем на свою несчастную голову. Хоффман терпел всё лишь по одной причине: потому что был другом отца Тома, с которым связался чисто из чувства уважения к его памяти.
Наверняка он успел уже тысячу раз пожалеть об этом, даже несмотря на то, что некогда считал Тома, Георга и Густава настоящей находкой. Думал ли он точно так же и до сих пор? Тогда их трио еще было квартетом, и всем им не приходилось, сбиваясь с ног, искать замену брату Тома, а по совместительству прежнему вокалисту. Раньше все они думали, что закончат школу, Георг и Густав на год раньше, Том и Алекс годом позже, и обязательно подпишут со студией контракт. Еще полгода назад они буквально бредили этой идеей, строя планы на будущее, раздумывая о том, что они могли бы стать известными музыкантами, колесить по всей стране, стать популярными. Однако, на определенном этапе жизни их ожидания сильно разошлись с реальностью.
В один ужасный зимний день Алекс и родители Тома разбились в автокатастрофе неподалёку от Магдебурга. Они оставили на грешной земле лишь своего старшего сына, который по случайности не сел тогда в машину и с тех пор скитался по миру неприкаянным духом. Мальчишка не вполне понимал, почему всё это произошло именно с ним, и, что еще интереснее, для чего ему нужно просыпаться каждый божий день теперь, когда вся его жизнь, в общем-то, была кончена и не приносила с собой ничего, кроме разочарования.
При этом дурном воспоминании Том опустил нос в ворот толстовки. Что-то зашевелилось глубоко на самом дне души, там, куда он прятал только самые болезненные чувства. С тех пор ему пришлось найти две работы, продолжать учиться, а вместе с тем не забывать, что когда-то в далеком прошлом, у него еще была мечта. Такие дни, как сегодняшний, довольно болезненно напоминали ему об этом, потому что с каждым разом Том все менее представлял, что однажды они смогут образовать группу. Провальная затея вряд ли воплотится в жизнь, точно так же, как и терпение Петера вряд ли вернётся в чашу, откуда уже давно перелилось через край. Теперь Тому оставалось только брести по улице в неизвестном направлении и воспоминаниях о лучшем прошлом.
Сейчас он сам не знал, куда стремился, ведь особого выбора ему никто не предоставлял.
Задумчиво повернув голову сначала налево, затем направо, парень перешел дорогу, как и всегда остановившись у двери музыкального магазина. Он редко мог отказать себе в удовольствии постоять там и поглазеть на офигенные Гибсоны, заманчиво поджидающие его на витрине.
Подумав секунду, Том толкнул дверь, решив, что работа в клубе всё равно не уйдет от него.
— Здорово, Мик, — Том пожал руку продавцу за стойкой.
— А, Каулитц. Здорово. Как поживаешь?
— Отстой, спасибо, — фыркнул Том.
Мик хмыкнул.
— Тебя на парах вспоминали сегодня, когда явишься? Чтоб нам с пацанами знать, чего врать.
— В следующей жизни. Когда-нибудь, когда мир рухнет и обе моих работы с ним вместе, — оптимистично предположил Том, опуская глаза на всякие разные прибамбасы, выложенные на прилавке под стеклом.
— Скажите, что у меня бронхит или еще какая херня.
— Бронхит был в прошлый раз.
— Тогда скажи – свинка. Холера. Бубонная чума. Да что угодно.
— Ты сегодня не в духе?
— Да. День не задался.
Том знал, что друзья прикроют его. Они все были в курсе сложившейся ситуации и прекрасно понимали, что еще и на учебу у Тома просто не оставалось времени.
— Значит, зашел на Гибсоны слюной покапать? — уточнил Мик, добродушно хмыкнув.
— Ну, а как же, — Том с любовью уставился на красный Гибсон, который теперь разве что не снился ему ночами. — Когда ж ты, скотина, подешевеешь процентов на девяносто? Тогда я смог бы продать себя в рабство
Петеру и купить тебя.
Мик заржал.
— Не скоро, Том, ой не скоро. Это новая модель. Губа у тебя не дура.
— Конечно, не дура. Я же Каулитц! Но толку, хватает мне всё равно только на струны.
Порывшись в кармане, он кинул Ларри на прилавок десять евро.
— Тебе какие?
— Для акустики. Лопнули пару дней назад.
Продавец кивнул, осторожно заворачивая упаковку в пакет и отсчитывая Тому сдачу.
— Спасибо, чувак, — Том приложил два пальца к кепке. — Попрусь я, а то Кит терпеть не может, когда опаздываю.
— Удачи, — Мик уже вернулся к изучению журнальчика. — Смотри, не запускай универ, а то фрау Штольц опять заявку накатает.