Я просто глубоко дышала и смотрела. Молчала, иногда поглядывая в сторону того, кто молчал рядом со мной, и не думала. Совсем ни о чем не думала, в этот момент мысли просто проносились длинным марафоном в нескончаемую бесконечность. Я не могла зацепить ни одну из них, но, по правде, и не старалась. Уверена, все они были непонятны в тот момент, неосмысленны, тяжелы. Консистенция головы в таком разбавленном холодом состоянии теряет свою обычную вязкость, становится обманчиво прозрачной, а это значит, что мысли не вовремя, лучше им зайти попозже.
В тот момент важность составляло совсем другое. Человеческие прикосновения. Обычно они являют собой часть чего-то большего, невозможного, убегающего. Но, украдкой, когда я поглядывала на парня, что раскинулся на стуле по правую руку от меня, он ловил мой взгляд и сразу же дарил прикосновения. Легкие, почти не заметные: пробежка кончиками пальцев по оголенной коже, там, где я закатала рукав, или рука на моем колене, всего на пару секунд, до того, как кожа покроется мурашками. Это было похоже на игру, значение которой знали только мы.
“Ты понимаешь? Это не то, о чем все говорят, и даже не то, что все чувствуют. Это что-то большее”, — говорили большие глаза цвета лесного ореха.
Он убирал руку, а я отводила взгляд, снова смотрела на свет или вылетающий пар.
Раньше я всегда думала, что люди пребывают в состоянии любви, но чувствуют ее крайне редко. Это было похоже на тонкую нить — последнюю надежду, чтобы вконец не разочароваться в этом мире. Ведь сколько раз я пыталась убедить себя в причастности окружающих меня людей к такой категории! Но нить всегда обрывалась и все оборачивалось ложью и чрезмерной наивностью. И что теперь? Как я могла принять то, что становилось сильнее с каждой минутой, крепло и проникало внутрь, сбивая дыхание? Что-то такое, с чем я не могла справиться, чего я опасалась и тайно хотела. Казалось, лишь прими это, поверь — и все снова рухнет.
— Франческа?
Я повела плечами, стряхивая цепкие, все же ухватившиеся мысли, и растерянно уставилась на парня. Кажется, он что-то сказал? Голос донесся будто издалека, а не в нескольких дюймах от меня. С секунду блондин, будто с интересом, рассматривал мои вопросительно изогнутые брови и блуждающий, не сосредоточенный взгляд, потом, улыбнувшись лишь уголком губ, резким движением вскочил со стула и пересек кабинет.
— Кажется, ты переохладилась, а я и забыл что…— запахнув створку и зафиксировав пластиковую ручку, Тейт обернулся в мою сторону. Белесые брови его были нахмурены, а взгляд, явно избегая моего, пробежался по одиноким, пустым партам.
— Что?..
— Телефон. Мне показалось, у тебя звонил телефон, — сказал он, кивком указывая на сумку, пристроенную на полу около двери, а потом уверенно заглянул в мои глаза. Так, что я засомневалась и сразу отбросила лишние мысли. Может, и правда переохладилась?
Легко соскользнув с парты, на которой сидела, я преодолела расстояние до двери и, подхватив сумку с пола, выудила оттуда телефон. Да, наверное я и правда продрогла, ведь даже маленькое электронное устройство в тот момент казалось почти горячим. Море на заставке мобильного отдавало такой манящей голубизной, что я ненадолго задумалась, покусывая нижнюю губу, а потом, как чувствовала, подняла взгляд. Парень оказался всего в метре от меня. Оперевшись о край парты, он вопросительно кивнул мне. Нехотя я оторвалась от его волос, в которых так удачно отражался свет, заставляя золотую рожь светиться будто изнутри, и вернулась к телефону.
— Это сообщение, — вполголоса протянула я и снова подняла взгляд на Лэнгдона. — Зои спрашивает, где я, и сообщает, что памятное собрание состоится в три.
— Ты не должна идти, — резко сказал он.
— А я думаю, что должна, — я неуверенно кивнула, что-то набирая в ответ подруге. — Только Зои видела меня в тот вечер, как я спешила куда-то… Может, даже видела, что к раздевалкам… Но она ничего не сказала. Никому. Понимаешь?
Характерно противный звук свидетельствовал об пришедшем сообщении. Всегда удивлялась пунктуальности людей! Быстро прочитав всего одну строчку, я набрала ответ и взглянула на блондина. Он даже не шелохнулся — стоял все в той же позе, лишь нахмурив белесые брови.
— Я сказала, что плохо чувствую себя для физкультуры, а она спросила, можем ли мы поговорить… — ответила я на его взгляд и, нервно прокрутив телефон в руках, закинула его обратно в сумку. — Мы договорились встретиться после уроков.
— После собрания?
— Может быть…
— Франческа, зачем тебе идти и слушать лживую лесть этому ублюдку? Все те люди, они только и будут делать, что врать! — сказал он, оторвавшись от парты и шагнув в мою сторону. — Конечно, ты можешь рассказать кое-какую правду…
— Да и могу рассказать, как мы оставили его умирать, — быстро кивая, я старательно пыталась не реагировать на нежные прикосновения к моим плечам, но это было почти непосильно. — Я ведь даже полиции соврала!
— Ради нас! — вдруг резко сказал блондин и, одарив меня каким-то строгим взглядом, убрал руки. — И ты почти не врала: установили, что он умер от передозировки, никто к этому не причастен… Ну, возможно, кроме его дилера.
— Почти, — фыркнула я, совсем не оценив его попытку юмора, и, обогнув застывшую фигуру, направилась к окну.
— Чего ты хочешь, Фрэнки?
На секунду я задумалась, щурясь и вглядываясь в открывавшийся из окна вид. Хотя нет, наверное, я опять-таки смотрела лишь на вездесущий свет, это необъяснимо приятно…
— В шестом классе у меня была подруга с музыкального класса. У её семьи был небольшой домик в Брайтоне, прямо на побережье, и они часто ездили туда на каникулы. Один раз она позвала меня с собой. Отец отмахнулся, сказав, что я могу делать, что хочу, и я поехала, — прикрыв веки, чтобы вспомнить заветную картинку, я умолкла лишь на секунду, пока обманчивая синева не всплыла солеными воспоминаниями. — Никогда не видела ничего прекраснее. Я тогда обгорела и была похожа на лангуста, потому что не уходила с пляжа до заката. Но это была лучшая неделя в моей жизни!
— Я не помню моря, — почти шепотом сказал Тейт прямо у меня за спиной. Я обернулась и с интересом заглянула в эти большие темные глаза, взгляд которых снова был неуловим.
— Обычно оно ярко-синее, сверкающее, необъятное. Под свежим ветром — темно-индиговое, почти шерстяное, точно его гладят против ворса. Иногда же, бывает, оно тихое, светло-голубое с белыми дорожками штиля, — не замечая того, как улыбаюсь, я удивленно отметила, что и парень улыбался, снова обнажая на щеках ямочки.
— Я помню звон, словно бронзой он отдается в оглушенным воздухе, а ударяясь об ушные перепонки, превращается в шелест и рокотливый шепот, — почти восторженно заметил он, ну словно ребенок.
— Но самое чудесное — это запах, — кивнула я и, шагнув к блондину, жадно вдохнула именно его. — Давай уедем, Тейт?
— Уедем? — переспросил он.
— Да, — ответила я, утыкаясь носом в его грудь и обвивая руки вокруг талии. — К морю!
Казалась, прошла вечность, пока я вдоволь не надышалась любимым ароматом. Хотя о чем это я? Его всегда было мало. Но молчание, как мне показалось, затянулось, и, чуть отстранившись, я задумчиво взглянула на лицо парня. От былой улыбки ни осталось и следа, белесые брови были нахмурены, а почти черные глаза сурово вперились куда-то в пустоту.
— Тейт? — обеспокоено спросила я.
— Я бы все отдал, чтобы уехать с тобой, — каким-то сиплым голосом проговорил он, продолжая смотреть на все и ни на что одновременно.
— Я возьму деньги у отца, он даст столько, сколько нужно, ему все равно! Поедем на юг до Ла-Манша… Там что-нибудь придумаем, — вдруг затараторила я с чувством, что что-то незримое ускользает, исчезает, что-то, что срочно нужно было задержать хотя бы словами. — Вся моя жизнь всегда была наполнена странными, бессмысленными событиями, которым я не придавала значения, чтобы совсем не свихнуться. Но сейчас, Тейт, сейчас я чувствую, что это что-то особенное, не пустышка. И молю, давай уедем! Пока какое-нибудь новое непредвиденное обстоятельство все не разрушило!