Роман заглянул в отдел закупок:
- Привет, Наталья.
- Здравствуйте, Роман Борисович , - глянула на него совершенство ясными и чуть грустными глазами, с некой тайной в их глубине.
«Да, вообще-то,Лариса права, есть к чему ревновать. Какая красивая…», - подумал заместитель директора.
Глава 4. Директор. От кентавра к «Кентавру»
Георгий Валентинович Пыхтеев – вдохновитель, центробежная и центростремительная точка фирмы, гендиректор «Кентавра», невысокий, полноватый человек, с блестящими залысинами по бокам волосяного языка на черепе, носом картошечкой, но с твёрдыми и камнеобразными ноздрями и пипкой, голубыми внимательными глазками, смотрящими на мир и людей с каким-то всегдашним вопрошающе-требовательным выражением. Его жесты, мимика, движения рук и повороты головы были проникнуты какой-то необъяснимой уверенностью и убедительностью, словно у вождя нации Мусолинни, как будто ещё в далёком младенчестве он прозрел некие непреложные вековечные законы Вселенной, человеческого бытия, и с тех пор Георгий применял их на практике безошибочно, сверяясь с большой, встроенной в его организм антенны интуиции, верхнего чутья на смыслы.
Харизматичный образ директора Пыхтеева парадоксально дополняло его неумение одеваться, полное отсутствие вкуса к предметам гардероба. Как органично смотрелся бы на нём тонкий кашемировый свитер, с х/б-тишоткой под ним, летние бежевые брюки и круглоносые матовые ботинки на толстой платформе, восполняющей недостаток высоты уважаемого человека. Но нет: полнотелый лидер всегда действовал вопреки, казалось бы, очевидному: он был одет в грубые широкие портовые джинсы чёрного цвета, чёрный же, с блёстками, пиджак явно большего размера, тонкого сукна, но с картонными плечами, пятью позолочеными пуговочками на общлагах и длинным, до ремня брюк, разрезом сзади. Обувь щёголя представляла собой остро- и длинноносые готические лоферы, с лаковыми ремешками и на низком, почти без каблуков, ходу. Пара была создана на заказ, неизвестным ваятелем в далёкой Грузии. При низком росте фигура директора имела вид перевёрнутой буквы «Г». Излишне говорить, что сарделька пальца директора была перехвачена тяжёлой болванкой золого перстня с камнем, а на благословенном запястье болтался солнечный браслет со сверкающим «Роллексом».
тем не менее, наряд Георгия Валентиновича придавал ему дополнительное очарование и художественно завершал харизматичность образа, - когда директор, покинув авто, шлёпал по бетону своими эксклюзивными туфлями, он был похож на большой галеон, боевой и торговый парусник 18 века: пола пиджака трепетали в воздухе, как большие паруса, лацканы топорщились, словно паруса косые, весь чёрный и блестящий такелаж внушал уважение и восхищение.
После школы он не смог поступить в медицинский институт (не добрал баллов по конкурсу), и целый год проработал в одной городской хлебопекарне, водителем-грузчиком-экспедитором-инкассатором в одном лице. Затем поступил на юридический факультет и успешно его окончил
С ранней юности Жора Пыхтеев обладал уникальными способностями и талантами. Во-первых, он был мечтателем, умел мечтать, целиком погружаясь в грёзы о будущем, об идеалах и вечных ценностях. Он парил в горнем над убогим дольним, он летал во сне, или бегал огромными летающими шагами, чуть касаясь земли.
Но мечтателей на свете много, и, в подавляющем большинстве их мечтания бесплодны, похожи на наркотическое бегство из жестокой реальности. А вот Жора не останавливался на этапе «Дурак думкой богат», а, вдобавок, обладал ещё одним уникальным и решающим талантом: он умел отвлекаться от деталей и частностей, от сиюминутных состояний и ролей, не отвлекаться на погремушки.
Он умел всё это растворять плавить, объединять и видеть картину целиком, всю сферу смысла, как космонавт видит Землю из космоса. Но и это умение – только начальный, подготовительный этап таланта. Жора же осторожно, но уверенно шёл дальше.
Эту, ещё бесформенную и туманную смысловую сферу, он умел сгущать, выжимать из неё некий, непонятной природы экстракт, и затем опредмечивать всё это в твёрдых словах, в ясной и реальной, словно металл, мысли. Это уже весьма и весьма походило на акт божественного творения. Поэту, писателю или художнику такого дара небес было бы вполне достаточно, за глаза, и он бы просто наслаждался этим состоянием, созерцая домики, улицы, человечков, предметы и ситуации с высоты птичьего полёта и, с некоторым чувством брезгливости, иногда создавал бы свои произведения.