Например, наблюдая за жизнью, событиями, просматривая и вслушиваясь в пёстрые новости современности, Роман, вдруг, с удивлением замечал, что политики и высокие чиновники, озвучивая свои предстоящие действия по улучшению быта граждан, буквально на следующий день делали, принимали законы и какие-то указы, прямо противоположные заявленным днём позже. Но это эти явно абсурдные обстоятельства почему-то совершенно не беспокоили граждан, потому что ложь стала искренней и артистичной, бессознательной и системной, как бы само собой разумеющейся. «Интересно, до чего это может дойти, - думал Роман, - Скорее всего – это какой-то новый эпохальный код, некая словесная игра, в которой ко всему сказанному надо в уме вставлять слово «Не», «Нет». Сделай наоборот».
Иррациональность, или новая реальность, усугублялась ещё тем, что почти все люди как бы сдали своё сознание в аренду айфонам и айпадам, компьютерам и соцсетям, говорунам из ток-шоу и эстрадным певцам. Даже два близких человека, сидящие рядом, лицом друг к другу, совершенно теряли дар общения, беседы (кроме обсуждения техновинок, цен, ругани и пререканий), становились как бы немыми.
Зато, когда включался телевизор, этот искусственный протез коммуникабельности, тут же появлялись предложенные этой приладой общие темы, обсуждение обсуждаемого, этические реакции, словно рефлекс у собаки Павлова. Люди разговаривали с телевизором! Там, где требовалось упростить, усложняли ещё больше, теряясь в каких-то трусливых философско-этических дебрях, где надо было внимательно, не торопясь, проследить всю цепочку причинно-следственных связей, дело решали простым лозунгом и плакатом.
Бухгалтер руководил медициной, медик – сельским хозяйством, журналист – космическими делами, бывший борец-комсомолец становился банкиром и процентщиком. «Эффективные менеджеры» (кто эти люди?) вдруг валом повалили в образование, и, вместо того, чтобы научить ребёнка считать, читать и понимать написанное, нахлобучили этому ребёнку тяжёлое ярмо каких-то внешне лучезарных, но тёмных по смыслу, «компетенций», «продвинутости», «коммуникабельности»…
Осторожный средний обыватель вдруг просыпался и прозревал: мясо и молоко для организма – это яды, панацеей от всех бед и элексиром здоровья становилась банальная моча, жестокость во всех своих проявлениях оправдывалась обоянием зла, а остатки всего доброго и человечного становились невыгодными, безответными и глупыми, и в них надо было непременно плюнуть, пнуть при всяком удобном случае, получив дивидент оригинальности. Все пороки мира, доселе запечатанные в неком кувшине Алладина, вышли и получили легализацию, прописку и гражданство.
Прямо на глазах формировалась некая новая общность людей, - существ, связанных между собою бессознательным кодом разрушения. Их цинизм стал запредельным и каким-то «героическим», - он не осознавался ими как цинизм, очевидное зло, - за него боролись, в нём соревновались, как за какой-то желанный приз.
Бросив обглоданную кость традиционной морали в виде социального пособия, вдруг ставшим многочисленными, инвалидам, детям-сиротам, матерям-одиночкам, пострадавшим от, также увеличивающихся, масштабных чрезвычайных ситуаций и прочим обездоленным, эти люди-существа с благородным чувством выполненного долга и праведным гневом накидывались и начинали яростно клеймить за их полную негодность (ака «неуспешность», «успехофобность») единственную, оставшуюся нормальной среди всего этого хаоса, социальную группу – молодых и среднего возраста физически и душевно здоровых мужчин и женщин, - не инвалидов, не извращенцев, не «менеджеров», не бандитов и прочих «оригинальных» меньшинств.
Роман с удивлением открыл для себя следующую закономерность и пропорцию: чем больше новые существа «ломали» обычных людей, нагружали их всеми грехами мира, загоняя в беспробудное, поначалу залихватское, пьянство и тоску, тем больше у существ образовывались личные, индивидуальные райки, эдемы финансово-материального благополучия и «процветания» среди всеобщей разрухи в виде какой-то, явно ненужной этим существам, лубочной дряни: нелепые яхты и сверкающие автомобили-биби́ки, излишние много-квадратно-километровые жилые площади, экзотические цыганские путешествия а-ля «успешный я», туповато-аппетитные и красивые, словно кусок свежего мяса, девицы, которых они вряд ли удовлетворяли в смысле того же «секса». Но половая похоть, даже с кинозвездой, насытить тоже не могла, аппетит как-то быстро пропадал. Не было главного «ингридиента» - любви. Поэтому похоть как-то недолго и нечуствительно превращалась в жено-, муже – ненавистничество и раннюю импотенцию, сколько бы существо не заменяло слово «похоть» игривым «сех», или не притягивало бы за уши слово «любовь» для обозначения короткого процесса реализации животного инстинкта. Ведь как грандиозно звучало: «Мы займёмся (занимались) любовью!». То есть и у нас, наряду с коттеджем, «плазмой» и автомобилем имеется и то высокое чувство, которые воспевали Шекспир, Петрарка и Достоевский. Не верите? А вот вам в доказательство порноролик о нашей любви!