- Ром, там блинчики, разогрей сам, ладно? Мне поспать ещё надо…
- Да, да, всё сделаю, спи, - тихо ответил он, вышел из комнаты, прикрыв дверь.
Далее последовал рутинно-религиозный утренний ритул: пока шумел морским прибоем закипающий электрочайник, Роман бросил на сковородку вчерашние блинчики, включил плиту, насыпал в кружку «125 лет Новосибирску» растворимого кофе, две ложки сахара. Включил радио, встроенное в электронные часы, и начал поедать блинчики, запивая их горячим кофе.
Новостной диктор сообщил, что оппозиция требует отставки правительства, которое, в свою очередь, обвинило протестантов в популизме и нагнетании. Затем выступила эстрадная дива Вика Звездина, которая опровергла слухи о её якобы разводе с молодым олигархом Александром Ли: «Всё это грязные слухи, которые распускают наши враги, - сказала она, - И я даже знаю, кто это!». «Правда, - подумал Роман, - в самом деле, даже интересно, кто это может быть? Оболгать такую приятную девушку!». На это певица таинственно и многообещающе ответила, что немного позже она назовёт их имена, «озвучит публично». Позавтракав, Рома сходил в туалет, надел брюки, свитер, сапоги, затем куртку, лыжную шапку, и, закрыв входную дверь, вышел во двор.
Ясность сознания и реалистичность бытия усилилась от морозной свежести и снежной белизны, - за ночь во дворе намело ещё нетронутое белоснежное покрывало с причудливыми барханчиками на нём. Постояв некоторое время в раздумье возле своей «Тоёты»-пенсионерки, - стоит ли возиться с её заводом, Роман решил прогуляться до работы пешим порядком, благо до «Кентавра» было недалеко, минут пятнадцать ходьбы напрямую, на машине же – около получаса.
Главный офис «Кентавра» представлял из себя трёхэтажный особняк почти в центре города. Здание было сложено из стильного красного кирпича с тёмными пластиковыми окнами, большим крыльцом с двумя колоннами и зеркальной солнечной таблицей с названием учреждения.
Заснеженную площадку и тротуар возле «Кентавра» подметал пластмассовой метлой штатный офисный дворник Николай, по прозвищу (для обслуживающего персонала) Калоша, ибо в любой сезон, и в любую погоду труженник метлы и лопаты предпочитал ходить в одном виде резиновой красно-чёрной обуви – калошах. Вот и сейчас, видел Роман, на валенках Коли были надеты блестящие, праздничные на вид большие округлые калоши. «Где он их только берёт, - подумал Роман, - Неужели и сейчас их где-нибудь выпускают?». Этот же вопрос относился и к классической гулаговской фуфайке, в которой щеголял Николай, прикрывая её ядовитой расцветки фартуком спецодежды. На его голове пребывала сплошь меховая норковая фуражка, на усах висели красивые нити инея.
- Привет, Николай. Чистим-блистим?
- Здравствуй, Роман. А куда деться, ети её мать?
- Как куда, Коль? На Пальму-де-Майорку, пить местный самогон с негритянками.
В ответ раздались звуки частого кряхтения, отдалённо напоминающие смех, - клёнинг-менеджер оценил шутку.
- Моя майорка дома спит.
Роман вошёл в небольшой, но отделанный гранитом вестибюль («Мы не диспетчерская таксопарка, - говорил директор, - а флагман посредничества!»). За письменным столом, у входа, сидел большой человек в пятнистой камуфляжной форме, в отвороте которой виднелись сине-белые полоски тельняшки. Это был охранник Виталий, мужчина лет тридцати пяти, малоэмоциональный, бесстрастный, с печальными серыми глазами, тёмноволосый, но с седыми висками и такой же побелённой бородкой. Иногда взгляд его серых глаз становился каким-то потусторонним, словно заворожённым смертью. Виталий был занят тем, что натирал бархатной тряпочкой тяжёлую медную пряжку солдатского ремня. Ему было необходимо постоянно быть чем-то занятым, кроме своей главной обязанности по охране офиса.
Страж являл собою некую смесь деятельного одиночества, какой-то трагической доброжелательности в общении с другими людьми. Было известно, что Виталий прошёл службу в горячих кавказских точках и в каких-то «ограниченных контингентах» в Азии, которые потрясли его человеческое основание и оставили, как говорится, неизгладимый след на его характере и мировоззрении. Что там было, в этих точках, знал он один, но, в отличие от Калоши, его никогда не видели выпившим, он не ходил на корпоративы, никогда не смеялся даже над самыми остроумными шутками.