― Я ничего не скажу… ― выдохнула я.
― Посмотрим! ― она засмеялась, будто услышала милую глупость. ― Я работала на правительство. И знаю, что такое барбитураты и «сыворотка правды». О! Ты даже не представляешь, насколько изощренными бывают пытки! Все всё рассказывают.
Последнее она сказала четко и уверено, и вся эта мнимая нежность исчезла. Только мне от этого не полегчало, потому что я в принципе не могу им рассказать, как добраться до усыпальницы. Это будто рассказывать, как летать, когда ты ни разу этого не делал.
Безнадежно. Я смиренно закрыла глаза. Лицо ныло от ударов. Женщина что-то делала, шурша тканью и полиэтиленом. Но мне было все равно. Чувствую, меня ждет много боли.
Сначала она сильно сжала руку, а затем в меня остро и глубоко вошла игла...
«Барбитураты ― это такая дрянь, ― говорила она, ― которая заставляет тебя наяву погружаться в кошмары».
«Скополамин, морфин и хлороформ».
«А галоперидол для лечения шизофрении».
«Sodium pentothal», ― говорила она.
Алексис. Джесс. Ардо.
Сначала предал голос. Затем свет. Затем мой мозг. Затем меня предал сам Бог. И я снова в разрушенном Апостоле. В меня врезались бомбы, меня ловили Лисы, в меня стреляли и кидали в колодцы.
Я кричала, что видела Императрицу. Я плакала от счастья.
Скополамин.
Белый флаг.
Морфин.
Терри. И окровавленные оторванные крылья у Ворона.
Хлороформ… Sodium pentothal.
Три ступени.
Медальон.
Выстрел. Прямо в голову.
А галоперидол для шизофрении.
Фокс
Внезапное воспоминание приходит, будто вы наталкиваетесь на зеркало в малознакомой комнате. Стена, обои, мебель, шторы… а потом вдруг вы видите себя. Пугаетесь на мгновение, но потом отпускает ― нервно, а затем смешно. Этот момент сталкивания с самим собой и есть забытое воспоминание.
Это всего лишь картинка, доля секунды, прожитая в череде дней. Но она яркая, объемная и болезненная.
Я вспомнила чувство тоски и одиночества, чувство покинутости и ненужности. Мне пять лет, диван, красная обивка, местами затертая и засаленная, и я плачу, уткнувшись в нее. Мама снова отругала меня ― вечное недовольство мной, а папа не защитил ― номинальное присутствие в моей жизни. А ведь когда-то я вырвалась. И с удовольствием забыла этот диван, эту боль, эту ничтожность.
Но сейчас я чувствую внутри знакомый комок.
Именно в тот момент, когда я осталась одна и беззащитна.
Именно в тот момент, когда забыла.
Именно в тот момент, когда даже мечты о Терри, что он защитил бы меня, будь рядом, не сработали.
Я ― это комок жалости к себе, никчемности и ненужности.
Лис кинул мне что-то из еды. По запаху напоминало хлеб. Но я не смогла даже дотянуться до него. Просто открыла глаза и закрыла, не пошевельнувшись. В этот момент я как никогда желала умереть.
Я ― оболочка в реальности, а на самом деле лежу и плачу, уткнувшись носом в диван. И это продолжается внутри меня уже более двадцати пяти лет, просто я забыла. Забыла...
― Эй, ты! Нимфа! Вставай!
Чернота с голосом Лиса тряхнула и схватила меня за грудки. Замутило. Я попыталась открыть глаза.
― Пошли!
Меня болтало в его руках, как куклу. Внезапно мир перевернулся, и я оказалась головой вниз, ударившись обо что-то грудью. Дыхание от резкого движения на секунду исчезло, и я отключилась. Меня снова встряхнуло. Что-то упиралось в живот. Включился слух, и я оказалась посреди какофонии: громкие пронзающие уши выстрелы, выкрики. Меня мотало из стороны в стороны. Под собой видела кафельные плитки с брызгами крови и чьи-то ноги – я всё еще висела головой вниз. По запаху и горячему телу под животом я узнала Лиса. Он, взвалив меня на свое плечо, бежал куда-то и отстреливался. Кровь прилила к рукам и голове, и теперь я ощущала, как горят кончики пальцев и щёки. Иногда звук в ушах будто размазывался, а при резких движениях перед глазами появлялись мушки. Лис, уворачиваясь, бежал со мной по коридорам. Я чувствовала, как ему тяжело: спина была насквозь мокрая, и вонь его тела душила меня. Очередная резкая смена положения тела ― и я утопаю в мягкости и хрусте целлофана. Холодно. Тем временем доносится какой-то громкий звук и скрежет. Я чуть приоткрываю глаза и вижу, как Лис баррикадирует дверь стойками, с которых что-то слетает и со звоном падает на пол. Я опускаю взгляд вниз и вижу черные пакеты. На одном из таких я и лежу. Очередная стойка, и с неё падает и рассыпается повсюду горстка гвоздей. Один из них откатывается и ударяется о кончики пальцев правой руки, уроненной на пол. Я делаю усилие и зажимаю тонкий стержень в ладони.