— Там хоть что-то осталось, в Апостоле?
— Императрица, которая спит, — отрезал Фокс.
Я горько ухмыльнулась:
— Зачем императрица, если ее подданные убиты.
— С чего вы решили, что там все разрушено? Там есть еще за кого бороться, — он хитро посмотрел на меня.
В этот момент я поняла, насколько мне дурно. Это какое-то безумие. На виски давило. Я была настолько уставшая, что трудно было пошевелить даже рукой. Я ощущала себя древней старухой, которая пережила всех. Я ― заложница системы, у меня есть долг, миссия: разбудить императрицу. Но, черт возьми, вся операция растянулась на десятилетия и параллельные миры, и уже с трудом верится, что она что-то изменит. И если бы была возможность снять с себя это бремя, отдать миссию, я бы была свободна.
— Вы обещали встречу с Терри. Где он? — наконец произнесла я, обводя пустую комнату взглядом.
Если продаваться, то не задаром. Моя жизнь стоила дешево в Апостоле, здесь цена намного возросла!
— Я помню. Его вызвали. Он уже летит к вам из другой страны. Простите меня за этот маленький обман. Но вас можно было заманить сюда только так!
Почему-то я не расстроилась. Наоборот, обрадовалась. Я не готова к встрече. Терри… Мой любимый с пшеничными волосами и сильными руками…
— И когда он будет?
— Завтра-послезавтра, — равнодушно отмахнулся Фокс.
Его стакан снова опустел. Запах виски навязчиво резко звучал в комнате.
— Вы устали. Вам надо отдохнуть, прийти в себя. Постарайтесь выспаться. Вам нужно что-нибудь вспомнить об операции.
Я отвернулась, чтобы не видеть, как он смотрит на меня. Это тяжело. Но Фокс уже стремительно открывал дверь. В комнату вошел Капюшон. Я отметила, что у него красивые глаза — добрые, но серьезные.
— Проводи до комнаты и попроси Бурака еще раз сделать ей кофе.
Капюшон кивнул. Я отметила, что его одежда поменялась, но цвет и комплект всё тот же: черная майка, бафф и джинсы. Видно, в толстовках рыцарям жарко. Это вам не Германия.
— Что это за место? — спросила я, оглядывая свою спальню. Почти всю комнату занимала огромная кровать. На столе у окна показательно стоял ноутбук и лежала тетрадь с одной ручкой. Капюшон первое, что сделал, это кивнул на стол со словами: «Всё, что вы вспомните, лучше записывать».
— Это наш лагерь. Главная точка монархистов в этом мире.
Я все-таки развернулась и посмотрела в его лицо. До этого мы играли в странную игру: я старательно делала вид, что это мой охранник, а он избегал прямых взглядов.
У Капюшона были короткие темно-русые волосы. Челка смешно топорщилась на лбу. Это добавляло ему какой-то детской непосредственности. Но взгляд. Боже!
Наверное, у всех солдат тяжелые взгляды. У Капюшона было милое доброе лицо с серьезным взглядом старика под густыми длинными ресницами. Подбородок и шея были воспалены, прыщи меж щетинок. Я задумалась, что если он будет бриться, то сделает только хуже.
— Сколько ты тут?
— Сколько и ты, — ответил он, пожимая плечами, а потом осекся. — Почти! Где-то на пару дней позже.
— Тебя убили?
— Нет. Сам полез.
В этом всём что-то не стыковалось, но голова болела так, что невозможно было сконцентрироваться. Глянув на кровать, осознала, что безумно устала.
— Бурак классно варит кофе. В турке, на песке, со специями. Я принесу тебе. Ок?
Я кивнула, разглядывая бледно-розовое покрывало на кровати, как оно тяжело свисает складками, как покато выглядят края матраца.
— Спасибо тебе… — очнулась я, обернувшись, но Капюшона уже не было. Слышно было, как он спускался по лестнице. Ну ладно… Он вернется через пару минут, тогда поблагодарю и узнаю имя.
Я запустила руки в волосы. Они мерзкими сальными прядями проскользили меж пальцев. Но было все равно. Я подошла вплотную к кровати, уперлась коленями в край кровати, а затем рухнула на нее, вдыхая запах стирального порошка от покрывала.
***
Я схватил маленький серебряный поднос с чашечкой кофе, стаканом воды и поспешил. Бурак варил всегда какой-то концентрат кофе. Первое впечатление от его напитка я запомню навсегда: черная жижа с перцем и еще бог весть какими специями медленно втекла мне в рот, как лава, взорвала все рецепторы к чертям собачьим, сожгла язык, а затем провалилась в желудок, и я в этот момент понял, что эту бурду в жизни не смогу пить.