― Прекрати, пожалуйста.
Я замолчала и смотрела через стол. Некоторые вставали, отужинав, и расходились. Слышно, как гремели на кухне грязной посудой.
Я пыталась справиться с собственными эмоциями. Доедать не хотелось.
Пожелав хорошего вечера, встала и ушла.
Утро. Построение и крик: «Бегом!». Добро пожаловать в мой личный ад. Точнее, в подготовку к нему. Каждый день они испытывают меня на прочность физически и эмоционально. И то, и то дается трудно. Мое тело не готово к отжиманиям, к бегу, к приседаниям, ползанию по-пластунски. Но еще хуже, что я не готова, когда на тебя орут, унижают, психологически давят. Джек и Стивен рядом, но молчат. Я вижу, как Джек дергается, когда Владимир делает очередной словесный выпад в мою сторону. Я красная тряпка для этого женоненавистника.
Прошла неделя. Неделя, когда сегодня осознала, что сама дала себе зайти в клетку с этими крысами. Я же не солдат! Не наемник. Я могу сказать нет. От этого осознания я впервые почувствовала возрождающуюся в себе силу.
Бежать по земле с замерзшей травой трудно. Воздух холодный, морозный, колючий пробирался в легкие. Все вокруг покрывал иней. Казалось, что ты его и вдыхаешь. Замерзшие щеки, горячее тело, уставшее. Я была последней, кто бежал. Через час мы вернулись в казармы. Я задыхалась и откашливалась от морозного воздуха. Мне от усталости хотелось умереть. Мокрая насквозь, хоть выжимай, я стала с себя стаскивать кофту, оставаясь в майке, которая прилипла ко мне. Подняв взгляд, я увидела неподвижно стоявшего Владимира, который, не скрывая, смотрел на меня в упор. Меня аж передернуло.
И так было почти каждый день. Владимир постоянно цеплялся ко мне на тренировках, что я все делаю не так, и постоянно с каким-то презрением рассматривал с головы до ног. Я ему мешала своим присутствием. Некоторые парни позволяли себе намного больше: причмокивание губами, «эй, малышка!» и предложение поиграть с их членом. С их стороны было одно ― похоть. Со стороны Владимира ―ненависть, что я нахожусь среди мужчин.
Мое им «нет» прозвучало сегодня, когда удар пришелся по плечу. Толчок. Ему казалось, что слабый. Но было ощутимо.
― Беги.
― Нет.
Толчок в спину.
― Я сказал: беги.
― Не буду.
― Это приказ. Беги!
И снова удар, но сильнее, он толкнул меня в сторону полосы препятствий. Нога поскользнулась на грязи, но я устояла.
― Не буду.
― Совсем страх потеряла?
Он снова попытался меня толкнуть. Но я увернулась и отпихнула его первой. Глаза Владимира налились кровью, а дальше был удар в живот. Я охнула, сложившись пополам. Он материл меня, не стесняясь в выражениях. Когда темнота от боли спала, я дернулась в сторону, но Владимир схватил меня за грудки и кинул на землю. Я стала вырываться, пытаться отодрать его руки от воротника. Но он вдавливал меня в холодную грязь, которая затекла мне в уши, налипла комками от брызг на ресницах, попала за шиворот, липко и холодно облепила голову, впитавшись в шапку. Казалось, что он хочет меня утопить в этой жиже. Я выворачивалась, будто уж, под руками Владимира, потому что реально боролась в данную минуту за жизнь.
Я сделала рывок и вцепилась ему в лицо ногтями, сдирая кожу с его носа и лба. Он зарычал.
В эту минуту он вдавил меня сильнее, и я на мгновение прекратила дышать. Выгнувшись, наконец-то сделала вдох и беспрепятственно села в луже.
Владимир стоял надо мной.
― Встала и побежала!
Он с яростью смотрел на меня. Я, дрожа, еле встала, ощущая, что все тело болит от драки, что вся насквозь мокрая и грязная. Моя шапка была утоплена в слякоти, превратившись в убогий кусок тряпки.
Шатаясь, я одернула кофту. Вокруг нас стояли зрители, кто-то ухмылялся, кто-то был шокирован сценой. Я медленно побрела в сторону полосы препятствий, из-за которой всю неделю терпела унижения и именно сегодня сказала, что не побегу.
Но вместо того, чтобы прыгать через шины, висеть и ползать, я пошла в сторону казармы.
― Ты куда собралась? Вернуться в строй! ― И звук затвора.
Обернувшись, я встретила безумный взгляд Владимира и направленное на меня дуло пистолета. Уже никто не ухмылялся и не забавлялся нашей стычкой.