Мы лежали на кровати. Джек меня обнимал, как когда-то давно. Моя голова покоилась на его груди. Я слышала каждый глубокий вдох и громкий стук его горячего сердца. Мне было впервые спокойно. Так уютно, так тихо. До боли и слез. Все беды, невзгоды, одиночество, раны, опасность, где каждый нерв натянут струной, ― все осталось там, за кольцом его рук. Впервые я остановилась и отдыхала в этом шторме.
― Знаю.
― Их много. Этот мир ― какая-то далекая версия нашего. Или наоборот… Знаешь, что здесь, в этом мире, их ищут? Бозон Хиггса и прочее… Возможно, люди, чьи места мы заняли, ― это параллельные вариации нас.
― Догадываюсь… ― Запах его тела стал моим воздухом. ― Наверное, кто-то нашел, раз мы здесь.
― Нет. Это в нашем мире нашли проход сюда. У нас эволюция пошла по-другому… Мы каким-то наитием находим все, что ищут здесь.
― Но этот мир более развитый! ― воскликнула я.
Я пошевелилась, и живот слегка отдал болью, напомнив о синяке от Владимира.
― Потому что им не дано то, что можем мы: ни исчезать, ни летать, ни превращаться. Вот они и достигают всего с помощью разума. Ты заметила, какие они умные?
Да. Давно.
― Я не хочу возвращения, ― прошептала я.
― Знаю. Видел. ― Он держал в руке мое запястье с порезом.
― Это не то… ― снова начала я оправдываться в своем поступке.
― Помню. ― Он неожиданно закряхтел: ― Нога затекла.
Подняв ногу, он начал делать какие-то незамысловатые движения, чтобы размять ее. Но не встал. И не отпустил меня. Все было мило и нелепо.
― Мне столько хочется спросить, но… ― скорее себе, чем ему, сказала я.
― Но что? Спрашивай.
Я посмотрела в его глаза. Голубые, яркие. Странное ощущение: целовать и обнимать не Терри и в тоже время его.
Самое странное, что все мои вопросы и его ответы еще больше привяжут меня к нему. А от этого было страшно. Страшным чудом казалось, что мы были снова вместе и снова в опасности.
― Какой ты кофе любишь? ― я задала этот вопрос из спокойной жизни, на мгновение представив, как он заходит ко мне на работу, а я делаю ему кофе и подаю десерт.
― Простое латте. И побольше молока.
Я кивнула. Да, а еще бы я угостила его бриошью.
― Скажи что-нибудь на немецком.
― Что тебе сказать? ― произнес он на чистом, без акцента.
Я тихо засмеялась. С его губ немецкий звучал еще красивее.
― Местные жители не удивляются, что делает тут куча людей, говорящих на английском, турецком и немецком?
― Не знаю. Может, и удивляются. Я мало здесь встречал белорусов.
― Ты знаешь, где колодцы в наш мир? Они и вправду у вас, как думает Фокс?
Джек кивнул.
― Скоро все узнаешь. ― И просто поцеловал меня.
Наступление
Утро. Взгляды в спину. Столовая. Путь туда и обратно. Казармы.
Знание расширяет осознание реальности. Теперь у меня была игра на доверие: делать вид, что ты все та же, что каждый человек не представляет тебе угрозы, когда поворачиваешься спиной. Желание воткнуть нож в горло каждому, кто близко подходил, неистребимо. Особенно в горло Фокса-Тауна.
Стивен продолжал играть Терренса. Я продолжала делать вид, что ему верю и что это он. Джек продолжал быть сжатым, как кулак, и каждый раз ерзал и дергался, когда Стивен позволял больше, чем все остальные. Теперь я удивлялась, как долго держался Джек. Игра со своими чувствами самая опасная: это недоверие ко всем и, в первую очередь, к себе. Очень тонко. Очень опасно. Джек ходил по лезвию.
― Сегодня ночью будет наступление. Операцией руководит Владимир. ― Стивен приблизился почти вплотную.
― И какие детали? ― спросила я.
Он пожал плечами.
― Тебе нечего знать. Ты с нами не идешь.
― А предполагалось, что пойду? ― хмыкнула я. Стивен не ответил, за него это сделала я: ― Не думаю, что Фокс стал бы рисковать мной.
Мимо прошел Джек, одетый в военную форму. Все было бы непредвзято и отчужденно, если бы не наши взгляды, которые пересеклись. Мы постоянно ловили их, будто немой незаконченный диалог.