С каждым шагом в будущее, Саффолк словно подхватывал людей, и нити их судеб наматывались на путешественника во времени, как на челнок. Он сновал из завтра во вчера, потом опять в сегодня и снова в завтра, а узор на ткани мироздания менялся. И Саффолк знал уже, что стоит оборвать нить-судьбу, потянувшуюся вослед ему, и человек потеряется, провиснет, не сможет в своем времени и месте жить в покое.Останавливало Чарльза это? Нет. Идти за ним - выбор людей. Лукавил, конечно. Как правило, выбора он никому не давал.
Но Марина позвала Чарльза Брэндона сама. Но Карл сам ждал и искал встречи с ним. И выбор то он в этот раз великодушно дал. Что будет с ними в шестнадцатом веке, Чарльз знал. Что ожидает их в двадцать первом веке, герцог мог предположить. А ведь выбор случается и из двух зол?
Саффолк убрал кончиком языка влагу с верхней губы, перекрестился и отошел к окну, больше напоминающему бойницу под сводом потолка.Мария на корабле выбора ему тоже не оставила. Прыгнула в его кровать и вцепилась мёртвой хваткой в ворот сорочки. Юная, горячая, возбуждённая, готовая на всё. "Пусть так, пусть как воры, но только не снова под венценосного старика, пусть так"... Пусть. Он сам не был нужен сестре короля, а нужен был дурень, что прикроет Марию от гнева брата. Он и прикрыл. Потом прикрывал отказ супруги сменить веру, потом прикрывал её интрижки, а потом прикрыл ей глаза.
Марина не нужна. И нужна. Как когда-то сам молоденький Чарльз Брэндон был нужен Марии Тюдор. С мистрис Мариной он шагнет в 1954 год, тщательно перед этим распросив Карла о времени и месте его рождения. Получит от Карла вторую часть картины с изображением его жемчужины Марго. Карл знает, знает. Это Саффолк чувствовал. Он хотел Марго. Он шел к ней. Эти люди ему не нужны. Но их судьбы-нити уже намотались на челнок по имени Чарльз Брэндон, 1й герцог Саффолк. Распутывать или обрезать? Или продолжить выплетать новые узоры?
Карл запудрил мистрис Марине мозги учёными бреднями, та попыталась как-то объяснить герцогу, сбиваясь, путаясь, хихикая.Гравиэлектромагнитные поля, теория полей времени, гиперпространство, алхимики-шарлатаны Риман и Шредингер. Даром, что жиды. "Кротовые норы", "пончики", "порталы перехода"... Сколько же мусора в рыжей головке мистрис Марины не давало ей спокойно жить!
Саффолк не часто и без особого желания подписывал смертельные приговоры, старался избегать присутствия на казни. Смерти Марине он не желал. Мистрис хотела сказку. Она её и получит. Сказки бывают разные. А Карл... Саффолк не хотел дряхлеть как этот его сын, он хотел остаться с Марго и младенцем. Хоть где.
*** Карл Вильямович Брен устал от разговора с Саффолком так, как когда-то, в юности, когда всю ночь разгружал вагоны для прибавки к студенческой стипендии. Ему нравилось самому давить на людей, мягко и настойчиво выводить собеседников в нужное русло и подламывать. Он пользовался простотой Марины, направляя её и подавляя. Но, столкнувшись с зеркальным отражением своих способностей (или это он лишь отражал таланты Чарльза?), Карл растерялся, почувствовал закипающую злость от бессилия. Испытал на своей шкуре. И ему это очень не понравилось. Очень.
Он не мог предугадать ход мыслей предка. Отцом Карл так и не смог больше называть этого импозантного красивого мужчину в полном расцвете сил. Да тот и не вёл себя как отец, скорее как сиятельный, но снисходительный повелитель. И это было больно и обидно.
Хорошо, что Брен не успел поведать Марине в подробностях об особенностях своего детства и болезни приёмной матери. А то в порыве романтических заблуждений, она могла и рассказать Саффолку пока ненужную информацию.
Карл не стал ходить вокруг да около, но Саффолк будто и ждал именно откровенности.
- Ты любил ли хоть кого-то в своей жизни? - Мэри. Любил. И ненавидел. Презирал одно время. А потом боготворил. И снова злился и упрямо низводил её достоинства. Не прощал ей своего малодушия, своей трусости. – Чарльз Брэндон спокойно и прямо смотрел в глаза старика, понимая, что тот ждал пусть ложь, но сладкую, о его матери, но… нет. - Она оказалась храбрее меня. Об этом никто не догадывался, Генри Тюдор только, я думаю.
- А мою мать? – Нет, Карл не рассчитывал на волну признаний. Уже не рассчитывал. Прагматизм, замешанный на удивительно жестокосердной прямоте, не оставлял ни капли надежды. - Нет. Не любил. Но не торопись делать выводы. – Упреждающий жест руки, одновременно останавливающий и просительный, когда-то смеясь, копировал Генрих Тюдор, подбегал к зеркалу и просил показать ещё и ещё раз. Жест вырвался невольно, но опять сработал. - Я честен с тобой, словно ты мой пастырь сейчас. Не любил, как не любят трепетно взращиваемые редчайшего сорта розы, как не любят созданное своими руками ювелирное украшение. Как не любят то, что должно стать символом твоей любви, даром кому-то или чему-то настолько любимому, что ты даже слов не находишь для определения.