«женщинами — живыми, хорошенькими, с чертами лиц, которыми он любовался» (дневник был начат Софьей Андреевной на 16-й день после свадьбы, запись 18.10.1862). Как раз в это время, через месяц после свадьбы, она первый раз забеременела, так и не узнав радости от физической близости с мужем. «Так противны все физические проявления!» — записала С.А. в дневнике 09.10.1862, и полгода спустя вторила: «Лева все больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно; у меня — никакой, напротив» (29.04.1863). О том, что чувственная сторона жизни продолжала в то время играть огромную роль в жизни великого писателя, говорят не только брезгливые ремарки его молодой жены, но и воспоминания его близких. Его сын Алексей, выпустивший в 1924 г. воспоминания («Правда о моем отце») записал: «Он не был свободен от этой, самой ужасной из страстей, ни в юности, ни позже, во время своей семейной жизни». Что касается Софьи Андреевны, то она была «свободна» от этой «ужасной из страстей» в силу нескончаемых беременностей и родов. Сергей (1863), Татьяна (1864), Илья (1866), Мария (1871), далее последовали умершие в младенчестве Петр (1872) и Николай (1875) — и всем им нужно было дарить время, силы. К началу 1870-х гг. писатель стал все чаще ощущать подавленность и разочарование. Мучительные сомнения, «правильно» ли он живет, заставляли его искать оправдания чувственной близости, которая всегда должна была, с его точки зрения, представать лишь как средство (рождение детей) и никогда как самоцель. Эти воззрения на сексуальность, сильно замешанные на православной этической концепции, лишили его жену радостей интимной жизни и подарили лишь вечные муки постоянного вынашивания детей, страхов перед родами и заботы о здоровье рожденных ею, между тем Л. Н. Толстой не забывал приговаривать: «Рад, что ты беременна, это по-божески. А то мне что-то было неприятно…» (1871). Он чувствовал свое одиночество в семье, впервые записал это ощущение в 1876 г., затем пытался все чаще размышлять о том, как «найти жену в ней же», но супруги все более отдалялись друг от друга, душевно и телесно. Пережив период частых родов и просто повзрослев, Софья Андреевна к своим 30-ти с лишним годам была готова наконец по-женски расцвести — но муж, приближавшийся к 50-летнему рубежу, уже миновал возраст неуемных телесных радостей и искал успокоение в тихом семейном счастье. Но его — где бы ни жила семья, в Москве или в яснополянском имении — как раз не было! «Все так же мучительно. Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена». Семейный разлад стал очевидным и непреодолимым после 1880 года. Он совпал с активными религиозными исканиями писателя. «Сожитие с чужой по духу женщиной, т. е. с ней, — ужасно гадко», — выразил писатель в дневнике свои чувства к Софье Андреевне (19.07.1884), продолжая в то же время замечать в себе и «похоть мерзкую», и «сладострастный соблазн», которые желал подавить. Он искал и не мог найти того «лучшего», что можно было бы признать совершенно и абсолютно нравственным: «Эка, скверно! Сделай себе потеху даже с женой — и ей, и себе скверно. Оскопись, как Ориген, — скверно. Мучься всю жизнь воздержанием и похотливостью, — скверно. Все скверно и все страдания…» (24.07.1885) Размышления писателя совпали по времени с бурными общественными дискуссиями о «половом вопросе». Свой ответ на него он дал своими известнейшими произведениями, созданными в это время: «Дьяволом», «Отцом Сергием», «Воскресением» и особенно «Крейцеровой сонатой». Эта повесть Л.H. Толстого в течение двух лет, пока решался вопрос о том, допустить ли ее к печати, читалась и толковалась сначала на вечерах в частных домах, а впоследствии, после издания в 1891 г., на страницах газет и журналов, да и в его собственной семье. Осуждая сексуальные отношения, писатель пытался доказать, что они всегда сводятся к борьбе за власть, к стремлению подчинить себе волю другого (эта мысль очень созвучна современным феминисткам, поэтому они часто и с удовольствием трактуют толстовские тексты). Именно поэтому брак, с точки зрения Л. Н. Толстого, не богоугоден, заключение брачных уз всегда «падение», проявление «животного».