— Устранить? — я задумался. — Звучит достаточно просто. Однако, насколько я понимаю, речь не идет об убийстве. Устранить с политической арены? Способов достаточно много.
— Именно! Вы мыслите в правильном направлении.
Вот так, потенциальная дуэль, совершенно неожиданно преобразовалась в политические уроки.
Как уже говорил, ничего подобного я не ожидал. Совершенно неожиданным образом, муж Мадлен оказался мировым мужиком, вдобавок прекрасным учителем. Во всяком случае политическую ситуацию в Европе он препарировал как заправский хирург и дал мне много полезных советов. В общем, мы прекрасно провели время, поняли друг друга и даже, кажется, немного подружились в каком-то смысле.
Два дня пролетели быстро, я отлично отдохнул и почерпнул щедрую толику дипломатической мудрости от маркиза. Побаивался, что Мадлен подхватила какую-то пакостную инфекционную заразу, но ей стало лучше. Однако… за это время она ни разу не показалась мне на глаза. Так и не простила за то, что я застал ее, фактически на горшке. Ну что тут скажешь… в самом деле, я не в обиде. Думаю, со временем отойдет.
Назад в аббатство отправиться не получилось, меня прямо из поместья дю Фаржи дернули обратно к кардиналу, в его загородный дом в Рюэле, у которого, вдобавок, в обществе падре Жозефа я провел увлекательную неделю.
Черт… если бы знал, сразу бы свалил к себе. Ну, сами посудите…
Хрен с ним, что мне выделили для проживания маленькую каморку, где кроме стола, стула и дощатого топчана нихрена не было. Это все цветочки.
Подъем в четыре часа утра…
Дальше час созерцательной молитвы на коленях. Как выражался, чертов капуцин: предназначенной для подтверждения непоколебимого намерения, уничижения и преклонения.
Следующий час проводился в словесных медитациях о каком-либо из божественных совершенств. В шесть начиналась работа: Жорик разбирал корреспонденцию в моем присутствии, а я писал ответы под его диктовку. Я не упомянул завтрак, потому что… его не было!!! В девять начинались аудиенции, в которых я играл роль секретаря. В полдень еще одна молитва, потом еще прием посетителей.
Обед… черт… тарелка супа и каши! Мясо только вареное…
Дальше мы с ним гуляли по саду в любую погоду, где он наставлял меня.
Дальше опять возвращались к работе: все эти политические меморандумы, письма к агентам за границей, рекомендации королю и прочее и прочее.
Потом опять молитва!
Ужин, справедливости ради, был немного вкусней и разнообразней, а после него мы отправлялись к кардиналу, с которым мы обсуждали государственные дела.
Проклятье! Насколько я понял: эти два мужика в сутанах, просто устроили мне своеобразный курс молодого бойца.
Да, согласен, все это было очень полезно, я приобрел гигантский опыт, но, черт побери, все это было настолько нудно, что у меня прямо скулы сводило.
Но справился: судя по всему, Ришелье и его подельник остались мной довольны.
А дальше… дальше, меня наградили орденом Святого Михаила.
Это было, несколько забавно. Но не более того.
С вечера меня заперли в келье, предварительно заставив переодеться во власяницу. Предполагалось что я проведу ночь в молениях, но я на них забил и мирно продремал до утра.
А утром произошла сама церемония.
Куча придворных с завистливо-приторными мордами…
Король с мрачной рожей…
Он возложил мне на плечи синий плащ, я преклонил колено, а дальше у меня на шее появилась массивная цепь с орденом Святого Михаила, представлявший собой мальтийский крест с королевскими лилиями и изображение святого покровителя по центру.
На этом все закончилось.
Король был явно не в духе, поэтому церемонию сократили до минимума.
Но случилось еще кое-что…
После награждения меня отвели к его величеству.
— Мой друг… — Луи едва заметно улыбнулся и взял со стола большую шкатулку. — Это самое меньшее, что мы можем для вас сделать.
— Ваше величество?.. — честно говоря, я подумал, что король решил мне подкинуть еще деньжат.
— Отныне вы герцог де Бриенн… — кисло продолжил король Франции и сунул шкатулку мне в руки. — Герцогство пока находится под государственным управлением, но вскоре начнется его передача вам…
Я слегка охренел, попробовал поклониться, но Луи мне не дал.
— Пустое, мой друг, пустое… — от выражения на его морде могло скиснуть молоко.