В конце концов пожилая дама умерла, потому что ее собственная кошка прыгнула ей на спину, и она от неожиданности упала с лестницы. С тех пор я ни разу не прикасалась к пианино.
Воскресенье, 7 июля 1996
Я снова попала в больницу. Неделю назад поехала на Пикассо через рельсы, и в этот раз поезд появился. Когда я его заметила, было уже поздно. Он пронесся в паре метров от нас, как самолет по взлетной полосе.
Так как в тот день я не собиралась кататься долго, на Пикассо не было ни седла, ни уздечки. Когда вот так, без всего, скачешь по бескрайним полям, появляется замечательное ощущение свободы. Мне сразу же стало ясно, что Пикассо понесет. Почему — не знаю, но у меня есть свойство: в столь гнусных ситуациях я всегда сохраняю спокойствие. В панику впадаю только тогда, когда всё позади. Пикассо в полной истерике галопом понесся вверх по горе и там несколько раз встал на дыбы. Я каким-то чудом удержалась на нем и все время шел- тала ему в ухо успокаивающие слова, пока он наконец не утих. Я чуть не разревелась от радости, кода Пикассо остановился и ласково слизнул у меня с руки угощение. Я обняла его за шею, и мы медленно отправились обратно.
Сама я не помню, что произошло дальше, но потом мне рассказывали. Мы ехали мимо старой полосы для мотокросса. Я еще ни разу не видела, чтобы там кто-то катался. Но Рико, старший брат одного парня из моего класса, и его приятель Бернд в этот проклятый день устроили мотокросс. Их моторы взревели настолько неожиданно, что я не успела среагировать. Пикассо снова встал на дыбы, а я прямо затылком спикировала на гравий. Рико и Бернд тут же подбежали и хотели отнести меня на конюшню. Но я, видимо, была не в себе. Говорят, несла какую-то чушь и обязательно хотела поймать Пикассо. А он при этом как прикованный стоял рядом.
Бернд сразу же на своем дурацком мотоцикле поехал на конюшню и позвонил моему отцу. Рико положил меня на спину Пикассо и повез следом. Отец перегрузил меня в машину и доставил в травму. Я все время твердила, что со мной все в порядке, только чуть-чуть болит голова. Но глаза у меня налились кровью, а сама я лежала бледная как смерть. Самое неприятное началось, когда мне пришлось описывать врачу обстоятельства несчастного случая. Я не могла ему сказать, где, когда и что случилось. Потом врач, высокий, бородатый доктор Ротшедль, позвонил Рико. Тот как очевидец все ему рассказал. В результате меня отвезли в больницу в Д., в отделение скорой помощи. Там пришлось сначала минут сорок пять пролежать на топчане в коридоре. Дико болела голова, яркий свет резал глаза. Потом один из тысячи врачей отвез меня на рентген, где царила приятная темнота. Я все время пыталась что- нибудь вспомнить, но все еще не могла мыслить четко. Бросила взгляд в полуоткрытую дверь и страшно испугалась, когда прочитала табличку на двери напротив. Там было написано «Утилизация», а так как я все еще не пришла в себя, то спросила первого же человека в белом халате, не собираются ли отправить меня туда. Тот хохотал до слез. Но в первую минуту я точно подумала, что за дверью утилизируют людей.
Потом мне сделали рентген черепа, чтобы убедиться, что у меня в мозгу нет гематомы.
Меня положили с какими-то мерзкими детьми в детское отделение. Вот подлость! Диагноз — тяжелое сотрясение мозга, временная потеря памяти и — вот оно: повреждение шейного отдела позвоночника. Если бы я сломала себе этот проклятый позвонок, я бы умерла. Или, по крайней мере, у меня был бы поперечный миелит.
Наверное, каждый человек иногда думает о том, имеет ли смысл жить с поперечным миелитом. Есть люди, которые уверены, что жизнь все равно продолжается и в один прекрасный момент существование в инвалидной коляске тоже начнет казаться приятным. За те пять дней, которые я провела в этой уже знакомой мне больнице, я окончательно поняла, что к этому типу людей не отношусь. Если бы я не смогла шевелиться, моим самым большим желанием было бы умереть. Все самое интересное в жизни пришлось бы забыть. Я бы не смогла больше играть в баскетбол, кататься на лошади, рисовать, так и не смогла бы познать то, что все называют самым замечательным на свете. Или бывают паралитики, которые способны заниматься сексом? Нет, существовать растением я бы не смогла! А каким мучением было бы не иметь возможности вертеть головой, куда захочешь, а все время со скоростью улитки поворачивать все тело, чтобы посмотреть, что происходит в другом углу комнаты. Если, например, входит сестра, или врач, или санитар Армин. Если говорить честно, то он оказался единственным заслуживающим внимания объектом за все время пребывания в больнице. Самым лучшим в течение дня было, когда он открывал дверь и говорил: «Ну что, дорогие детки, как у нас сегодня дела?» Господи, я сама себе казалась такой смешной!