Именно Лес постоянно атакует города, пытаясь пробраться, протиснуться в них любой ценой и уничтожить, а не наоборот, как принято думать. Всё время прорастает сквозь асфальт бессмысленная трава, и всё время тупые ленивые твари человечьей породы норовят прорасти сквозь череп в мой мозг, в мою душу, поставить там, у меня в голове мещанскую свою мебель, купленную на распродаже в IKEA; в самом сердце поместить огромную двуспальную кровать, плюхнуться туда с бутербродами и шампанским и смотреть сквозь мои глаза бесконечные научно-фантастические сериалы, созданные лишь затем, чтобы отвлекать подлинных людей от ежесекундной работы, направленной на тотальное истребление окружающего нас, богов истинных, мира тупых и ленивых скотов. Да я скорее ослепну, чем позволю вам это! Будете свои сериалы у меня через жопу смотреть! Я так подозреваю, немного другие.
Так вот, чем дальше мы удаляемся от полянки, которую действительно считаем своей, тем более реальную мы получаем возможность увидеть себя со стороны, поскольку мы всегда остаёмся в доме, который считаем своим. Иными словами, куда бы мы не уезжали, наш двойник всегда остаётся дома со всем своим духовным опытом, но лишённый возможности действовать и развиваться. И, благодаря именно этому обстоятельству, мы, отъехавшие, получаем возможность анализировать его жизнь, поскольку только на чужбине (пока, конечно, она не приобретает качества Родины, что тоже случается, если к тому есть необходимые предпосылки) нам удаётся увидеть самих себя на собственной ладони.
Тогда, в августе 88-го, мне впервые посчастливилось увидеть себя таким образом. Это, конечно, было ещё слабым подобием будущих потрясений, в ходе которых у меня порой и вовсе исчезали поочерёдно все части тела, кроме, собственно, ладони, но уже тогда мне удалось увидеть, что наладонный я — это моё первое чувство к Миле и, мягко говоря, беспокойство по поводу того, что я её потерял. (Дурак я был. Ведь тогда я её ещё и не нашёл ни на йоту.)
Впрочем, эти страдания, которые скорее развлекали в силу новизны оных чувств, нисколько не мешали мне по вечерам уединяться в ванной маленькой квартирки на «Ломоносовской», которую мама сняла на время нашего приезда, и самозабвенно дрочить на двух девочек в закрытых купальниках, подмигивающих мне со страниц какого-то английского журнала мод. Я им даже дал имена. Ту, что была брюнеткой и повыше ростом, я мысленно называл Джейн, а светленькую, с лицом продавщицы, но тоже очень сексапильную девочку — Элис. (Когда, через три с небольшим года, мы с Милой, с которой успели уже пожениться, приехали уже в Санкт-Петербург и остановились в этой же квартире, я не смог отказать себе в удовольствии проверить, на месте ли заветный журнал, и, обнаружив его в целости и сохранности, улучил-таки пару минут на сладкую ностальгию.)
А ещё в той квартирке был репродуктор, будь он неладен…
Вообще, во всём вероятно виновата программа «Взгляд», появившаяся в описываемый период. А в том, что она оказала на меня такое влияние, виноваты моя водолейская природа и Совок. Уж очень я любил всё эдакое, а когда в Советской России появились информационно-музыкальные программы, как они тогда назывались, смело преодолевающие такой ранее неприступный в Совке временной барьер, как полночь, я, изначально будучи в группе риска, то бишь в числе предполагаемых разработчиками адресатов оных программ, либо старался к моменту их начала закончить уроки, либо, если не успевал, просто-напросто их задвигал. Искушение было слишком велико.
И это понятно, как выразился бы какой-нибудь доморощенный «учёный» на своём звёздном докладе в традициях отечественного беллетристического соцреализма. Обычно в такой манере (мол, бу-бу-раз-бу-бу и это понятно!) общались с аудиторией гениальные изобретатели, которые сразу после того, как почтенная публика принимала их доклад «на ура», немедленно, буквально уже в следующем кадре, отправлялись к звёздам. А если не к звёздам, то уж во всяком случае на Луну или Марс (если повезёт) на ими же изобретённых межпланетных ракетах! И это понятно!.. И врать не буду, такое кино я очень любил.
Но это я любил его, когда был отроком, а когда, эдак лет в 13–14, начал я семимильными шагами превращаться в сколь ебливого, столь и пытливого юношу, более полюбилось мне кино документальное, а иначе говоря, сама Жизнь, но не в голом виде, а творчески структурированная и смонтированная в меру ума и таланта каждого отдельно взятого монтажёра.
Мне тут подумалось, что кого-нибудь именно в этом месте мой синтаксис может начать раздражать ещё более, чем обычно. Ну так и ладно! Мне-то что за дело, ей-богу! Да, да, читатель, благородный, я всё вижу! Поэтому веди себя хорошо. Не то я могу рассердиться (в шутку, конечно), и откуда ни возьмись высунется из книжки моя старческая жилистая рука и ка-ак хвать тебя за нос!!!