Довгалев доложил об этой радиограмме командующему. Тот помолчал и сказал:
- Будем верить, что Дементьев спрятался надежно. Будем верить в лучшее. Поздравляю вас, полковник, с Первым мая! Между прочим, англичане сообщают по радио, что Берлин капитулировал...
21
Дементьев потерял счет дням и ночам. О том, что наступило Первое мая, ему сообщил смотритель музея. По случаю праздника он принес в подвал бутылку вина.
- Да здравствует Первое мая! - торжественно произнес Дементьев.
- Я слушал Лондон, - тихо сказал смотритель музея. - Они сказали, что Берлин пал.
Дементьев верил и не верил тому, что услышал, но лицу его текли слезы.
- Чего вам-то плакать? - осевшим голосом спросил смотритель. - Пусть плачут они.
Дементьев, конечно, понимал, что капитуляция фашистской столицы огромное событие войны, но все-таки это еще не конец ее.
8 мая 1945 года загнанные в мешок гитлеровские войска капитулировали. В ночь на 10 мая советские войска вступили в город Н. С первыми частями мотопехоты в город приехал полковник Довгалев. На площадях города уже формировались колонны пленных.
Часть подчиненных Довгалеву офицеров разбирала уцелевшие архивы гестапо. Другие офицеры наблюдали за регистрацией пленных.
Это было очень ответственным делом, так как многие гестаповцы, облачившись в солдатскую форму, стремились раствориться в одноликой массе пленных. Но они не пользовались любовью и у гитлеровских солдат.
То и дело к советским офицерам обращались пленные немецкие солдаты с просьбой проверить затесавшихся в их группы незнакомцев. Так попался и Крамергоф.
Начиная допрос Крамергофа, Довгалев не знал, что перед ним гестаповец, наиболее полно осведомленный о судьбе Дементьева.
Это уже выяснилось в ходе допроса... Видимо, в панике капитуляции, а может быть, и с целью маскировки, Крамергоф потерял очки, и теперь, сидя перед Довгалевым, он близоруко щурил глаза и, нервничая, все время делал автоматический жест рукой, точно хотел поправить или снять очки.
Первые тридцать минут допроса Крамергоф отвечал кратко, явно не желая входить в подробности своей биографии и своей деятельности. Он сказал, что его звание - капитан, что он работал здесь в качестве офицера по наблюдению за эвакуацией.
Довгалев делал вид, что всему этому верит, а на самом деле был убежден, что допрашиваемый врет, что он назвался не своим именем и вообще рассказывает басни.
Постепенно разговор расширялся, и Крамергоф начал вязнуть в сетях, разбрасываемых Довгалевым.
- Значит, вы отвечали за эвакуацию войск?
- Нет... Я был всего лишь одним из офицеров в довольно многочисленной группе.
- Кто возглавлял эту группу?
- Полковник Кунгель.
- Где он теперь?
- Не знаю. Он был арестован некоторое время назад.
- За что?
- Ваши самолеты каждый день топили уходившие транспорты. Кто-то должен был за это ответить.
- Почему пострадал именно Кунгель?
- Он отвечал за эвакуацию.
- И вам удалось доказать, что Кунгель был связан с нашей авиацией?
- Нет, но удалось... - Крамергоф никак не реагировал на слова "вам удалось". Он просто не заметил этого подвоха в вопросе русского полковника и продолжал: - Виноват, конечно, был кто-то другой. Когда Кунгель был арестован и предан суду, здесь был разоблачен некий капитан Рюкерт. Он был взят вместе с радиостанцией.
Довгалеву стоило усилий не выдать своего волнения.
- Этот разоблаченный капитан Рюкерт во всем сознался? - небрежно спросил Довгалев.
Гестаповец помолчал и ответил:
- Он бежал.
- Бежал, будучи арестован? Невероятно! И совсем не похоже на гестапо.
- Он был ранен. Найдены следы крови. Можно полагать, что он забился куда-нибудь и умер от раны.
- Откуда вам известны все эти подробности? - Довгалев в упор смотрел Крамергофу в глаза.
- Я... - Крамергоф на мгновение замолчал.
- Да, вы... Откуда вы все это узнали? Вы же занимались эвакуацией, а не ловлей диверсантов! Надеюсь, вы не будете утверждать, что о поимке Рюкерта сообщалось в печати?
- Видите ли... начал выпутываться Крамергоф, - мой друг работал в гестапо, и он рассказал мне.
- Фамилия друга? - мгновенно спросил Довгалев.
Крамергоф сразу не ответил.
- Придумав друга, - заметил Довгалев, - надо было сразу придумать ему и фамилию. Для работника гестапо такая оплошность непростительна.
- Почему - гестапо?
- Потому... Мы с вами взрослые люди. Пора нам заговорить серьезно, сказал Довгалев. - Вы участвовали в операции против капитана Рюкерта?
- Нет.
Довгалев улыбнулся:
- Тогда вам ничего не остается, как сослаться на печать.
- Я же сказал о моем друге - майоре Фальберге.
- Поздно. Майору Фальбергу уже совсем не к чему появляться на белый свет, тем более из небытия.
В это время дверь открылась, и в комнату вошел мужчина в штатском, явно не по росту костюме.
Довгалев смотрел на вошедшего и верил и не верил тому, что видел. Да, это был Дементьев! Только он был с усиками и шкиперской бородкой золотистого цвета.
- Очень хорошо, товарищ Дементьев, что вы зашли, - спокойно сказал Довгалев, так спокойно, будто Дементьев вышел из его комнаты полчаса назад. - А то вот моему собеседнику приходится выдумывать всякую всячину. Проходите, садитесь.
Дементьев сразу все понял, прошел к столу и сел напротив Крамергофа. Тот мельком посмотрел на Дементьева и невольно отшатнулся.
- Надеюсь, больше не будете заниматься сочинительством? - обратился к гестаповцу Довгалев и нажал кнопку звонка. (В комнату вошел конвойный.) Идите подумайте. Через час мы поговорим с вами начистоту. Согласны?
- Согласен... - Крамергоф не сводил глаз с Дементьева.
Гестаповца увели. Довгалев напряженно ждал, пока закрылась дверь, а потом вскочил, опрокинув кресло, и бросился к Дементьеву:
- Шив!
Больше Довгалев не смог сказать ни слова. Он обнял Дементьева, прижал его к себе, как отец сына, вернувшегося домой после долгой и опасной разлуки. Вот так они и стояли молча, крепко обнявшись, два солдата, для которых высшее счастье - исполненный воинский долг.