Если бы алава и нганди, ритаррнгу и нангубуйу были профессорами искусства жизни в университете леса, студенты-аборигены неизменно шли бы впереди остальных. Науки давались нам с трудом. Но в практических областях, от которых зависело наше существование, мы преуспевали.
И все же обучение охоте заняло половину моей жизни и продолжается до сих пор.
Первое мое воспоминание — о записке, которую отец написал мне, малышу, едва-едва научившемуся ходить. Вы возразите, что мой отец был безграмотным — я сам говорил об этом. Да, но это была совсем особая записка.
Я сидел на бревне у костра, а отец, скрестив ноги, рядом на земле.
— Сейчас я тебе кое-что напишу, — сказал он. — Смотри хорошенько и постарайся запомнить навсегда. Знай, что лес и земля рассказывают длинную историю, надо только уметь ее прочитать.
Он пригладил песок ладонью.
— Чей это след?
Отец сжал кулак, повернул его большим пальцем кверху, а мизинец вдавил в песок. Вокруг верхней части отпечатка, оставленного средним суставом, он четыре раза легко коснулся пальцем песка.
— Собаки, — ответил я.
Мне часто приходилось видеть собачьи следы около лагеря, и я узнавал их безошибочно.
Отец изобразил кончиком пальца следы кошки, а затем кенгуру: отпечаток лапы он выдавливал подушечкой ладони, а пальцев — ребром руки и мизинцем. Он показал мне следы черепахи, гуаны, эму, крокодила, дикобраза, разных птиц, домашнего скота, лошадей и велел их повторить. Рука у меня была маленькая; такого рода следы могли оставить только телята и жеребята, а не коровы и лошади. Но какое это могло иметь значение? После этого упражнения я на всю жизнь запомнил, как выглядят отпечатки ног различных животных.
Так я научился замечать и опознавать следы, не прилагая к тому специальных усилий. Сейчас я читаю землю, как другие газету или книгу. Следы жены, шести дочерей, братьев и других родственников я знаю не хуже, чем их лица. Со следами моей жены я познакомился раньше, чем с ней самой. В селении, где я сейчас живу, мне удается различать следы не меньше пятидесяти человек.
Как у большинства аборигенов, зрение и слух у меня обостренные. Увядшая трава не может скрыть от меня кенгуру, хотя он совершенно сливается с ней. Я вижу птицу, спрятавшуюся в листьях, даже если она сидит неподвижно. Я легко отличаю шум леса от шороха пробирающегося по нему животного.
Это куда проще, чем умножить семь на восемь, к тому же у нас есть свои формулы, точные, как правила арифметики и закон Архимеда, и позволяющие решить самые сложные задачи.
На твердой почве, где следы не видны, движение животного можно проследить по примятой траве и сдвинутым камням.
Головки травы всегда направлены в ту сторону, куда убежало животное. Камушек бывает отброшен назад по линии бега. Следы, оставленные змеей, как будто не имеют ни начала ни конца, а между тем их нетрудно разыскать: на каждом повороте песок ссыпается в сторону хвоста пресмыкающегося.
Опоссумы и белки, взбираясь на камедное дерево, царапают его кору. Лезть за ними трудно, но зато мясо их прямо тает во рту, а из меха аборигенки делают себе пояса и другую одежду.
В школьные годы старшие мальчики учили меня действовать копьем и бумерангом. Я упражнялся с игрушечным оружием, пока не научился точно попадать в цель. Но когда я вырос настолько, что мог уже освоить традиционные средства убийства — копье, которое мечут с помощью вумеры, и тяжелые бумеранги, за мое воспитание взялся профессиональный охотник.
Это был Сэм Улаганг из племени нганди. Ему я обязан тем, что могу жить дарами природы, добывая их оружием, которое сделал сам. Он был великий учитель, гордый абориген и самый хитрый следопыт из всех, кого я встречал.
Я-то думал, что проведу с Сэмом несколько дней, ну, несколько недель и принесу домой собственноручно убитого кенгуру. Оказалось, однако, что мне пришлось умерить свой пыл на несколько месяцев. Но и после этого я получил разрешение всего-навсего идти по пятам Сэма, выслеживающего животное.
Сначала мне была поручена малопочетная задача носить копья. Сначала Улаганг, друг моего отца и брат моей будущей жены, мог бы быть и полюбезнее…
— Ты понесешь копья, — говорил он в первый месяц.
— Ты понесешь копья, — говорил он во второй месяц.
На третий месяц он говорил:
— Вайпулданья, ты понесешь копья!
Я был так нагружен, что, когда видел кенгуру, не мог помочь ни выследить, ни убить его. Я представлял собой движущийся арсенал, совершенно не пригодный ни к каким другим действиям. Теперь я понял, почему аборигенки, нагруженные оружием и утварью, всегда отстают от своих мужей, идущих налегке.