В ясные дни дым костра виден на расстоянии даже ста миль. Он всегда означает одно: поблизости находится путник. В юмористических книгах и на карикатурах дымовую сигнализацию часто изображают средством передачи сообщений на большие расстояния. Это неверно. Я никогда не слышал, чтобы столб дыма имел иное значение, помимо того что говорил о присутствии человека. Поэтому, конечно, ястребы, поджигающие траву поблизости от лагеря, сбивают нас иногда с толку.
Не только ястребы, но и мы обходились без спичек. До тех пор пока я не стал цивилизованным человеком, мне приходилось разжигать огонь при помощи круглой палочки из мягкого дерева — будаларра. Без нее я никогда не выходил из дому.
Зажав будаларр в вертикальном положении между ладонями и крепко прижав нижний конец к куску дерева, я быстрыми движениями рук взад и вперед заставлял его вращаться. Палочка терлась о дерево, и, как только оно начинало тлеть, я подносил тоненький кусочек жира гуаны, который всегда был под рукой, пучок сухих листьев и травы. Еще в школе я умел таким образом за две минуты добыть огонь.
В сезон дождей, когда сухой травы мало, я вынимал ее из термитника. Белые муравьи укрепляют длинными стеблями травы стены своих огромных земляных куч — точно так, как строители стальными полосами крепят железобетон. В этих кладовых термиты хранят и семена травы. Но должен предупредить, что получить огонь по моему способу может только тот, у кого ладони затвердели и покрылись мозолями, иначе пузыри появятся значительно раньше, чем дым.
Двое мужчин могут развести огонь меньше чем за минуту, быстро проводя по куску дерева ребром вумеры, как пилой. Я высекал огонь, ударяя одни о другой камни железняка до тех пор, пока не появлялась искра и не воспламеняла растертую в порошок траву.
Но увы! Мы живем в век спичек, зажигалок и запальных свеч. Мальчики аборигенов теперь вырастают, не умея добывать огонь своими руками.
Я уверен, что некоторые из них даже не слышали о таком способе. И, уж конечно, они не умеют бросать копье и бумеранг, найти человека по его следам или выследить в лесу животное.
Очень многие аборигены превратились в беспомощных горожан, которые добывают еду и питье при помощи только консервных ножей. Доведись им жить охотой, они умрут с голоду. Это одно из трагических последствий нашей быстрой ассимиляции с белым населением.
Не только ястребы облегчали себе охоту пожарами. Мы и сами часто так поступали, особенно в конце долгого сухого сезона, когда пищи мало и дичь прячется в траве, достигающей в высоту десяти футов. Возможно, этому наши предки научились у птиц.
Поджечь полукружие травы поручали старикам, слишком слабым для того, чтобы охотиться. Мы же, охотники, прятались за деревьями и кустами, с наветренной стороны. Завидев огонь и почуяв дым, кенгуру и валлаби кидались в сторону — прямо на нас. Но это не грозило им большой опасностью, пока они двигались, ибо попасть копьем в прыгающего кенгуру почти невозможно. К счастью для нас, они обычно покидали зону огня только тогда, когда были уже ослеплены дымом. Достигнув линии охотников, — а мы по долгому опыту знали, где прятаться, — они были вынуждены остановиться, ослепленные слезами, текущими из воспаленных глаз по шерстистой морде.
Тут начиналось хладнокровное избиение. У кенгуру не было никаких шансов на спасение. Тот день, когда не каждый из нас убивал по животному, мы считали неудачным.
Иногда раненный в спину или в мягкую часть туловища кенгуру убегал вместе с копьем или бросался с ним в реку. Так или иначе оружие пропадало.
Это была серьезная потеря. Копье подгонялось по росту охотника, по весу и длине руки. Оно делалось по мерке, как шьется костюм, с той разницей, что в роли «портного» выступал сам охотник. С копьем другого аборигена я чувствовал бы себя не лучше, чем снайпер с чужой винтовкой.
Поэтому, лишившись копья, я немедленно принимался делать новое. Инструментов у меня было недостаточно. Копье с железным наконечником я мастерил из старой подковы, куска оцинкованной трубки, брошенной прохудившейся канистры для воды. При жизни моего деда железа на реке Ропер было мало и ценилось оно очень дорого. При жизни деда моего деда железа вообще не знали. Копья тогда делали целиком из дерева или с каменными наконечниками.
Я брал два каменных топора. Один служил мне наковальней, другой — молотом. День и ночь, день и ночь стучал я по драгоценному кусочку металла, пока он не становился плоским, симметричным и не приобретал нужной формы. Края заострял и обтачивал о скалу. Иногда тратил несколько дней, а то и несколько недель — это зависело от твердости железа и моего усердия.