Другое преимущество племенного брака в том, что развестись аборигену даже легче, чем мусульманину, которому достаточно три раза произнести: «Развожусь с тобой, развожусь, развожусь!», чтобы стать свободным. Абориген, который скажет своей жене одно-единственное слово: «Уходи!», в тот же миг становится холостым. Но женщины не имеют права на развод, кроме тех редких случаев, когда их мужья оказываются неисправимыми донжуанами.
Супружеская измена — основная причина всех разводов. Я ни разу не слышал, чтобы мужчина оставил свою жену из-за того, что она уродлива, бесплодна, сварлива, нечистоплотна, бесхозяйственна или, как говорил герой одного американского фильма, холодна душой и телом.
Если есть дети, женщина, как правило, не покидает мужа навсегда. Я знал женщин, которые вместе со своим новым избранником возвращались жить к бывшему мужу, лишь бы не расставаться с детьми. Я знал также детей, которые относились к любовнику матери как к отцу, но это исключение. Обычно сыновья и племянники отвергнутого супруга встают на защиту его поруганной чести. Двадцать лет назад они бы убили и женщину и ее любовника. Теперь, познакомившись с правосудием белого человека, они ограничиваются лишь тем, что избивают мужчину палками.
Но милосерднее ли это? Не знаю. Палками можно так отделать человека, что человеком он уже никогда не будет. Я видел таких живых мертвецов, отличающихся от трупов только тем, что их сердца не перестали биться.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я табу не только для моей тещи с реки Ропер, но и для всех моих тещ в большинстве австралийских племен — у андиляугва на острове Грут-Айленд, малак-малак на реке Дейли, варраманга в Теннантс-Крике, вайлбри и пинтуби на западе, в пустыне Гибсона, аранда, питжантжарра и лоритжа в районе Алис-Спрингса. Мне не положено смотреть на моих тещ и их сестер или разговаривать с ними, если только я не нахожусь при исполнении служебных обязанностей.
Как может мужчина иметь больше одной тещи?
Для этого ему надо родиться аборигеном и жить по законам племени.
У меня также множество отцов и матерей, а теток и дядьев, сестер и братьев больше, чем у арабского шейха.
А все это потому, что наши племена разделены на секции. Если я путешествую по стране, то даже в чужих краях нахожу родственников.
Прихожу я, скажем, к реке Дейли. Человек из племени малак-малак спрашивает меня:
— Ты из какой «кожи»?
— Бунгади.
— А, — говорит он. — Значит, ты мой дядя.
И он показывает мне моих отца и мать и прочих родственников, которые, пока я здесь, будут обо мне заботиться.
Когда я был в Центральной Австралии, один человек поинтересовался, кто я такой.
— Вон твоя семья, — сказал он, выслушав мой ответ, и показал на людей, которых я раньше в глаза не видел.
Я подошел, представился: «Джагамара» — так в этой местности называют себя Бунгади, — и меня тут же усадили в общий круг у костра.
После взаимных приветствий мне рассказали, на каких женщинах я имел бы право жениться, а каких должен избегать, так как они относятся к роду моей тещи. В чужой стране я попал в родную семью, хотя не понимал этих людей. Мы объяснялись на ломаном английском и на языке знаков, общем для всех племен.
Чтобы спросить: «Кто это? Что это? Где? Что случилось?», мне достаточно поднять большой и указательный пальцы и повернуть наполовину в ту или иную сторону кисть руки. Эти знаки понятны аборигенам всех племен. Я могу, дотронувшись до рта, попросить есть, а надув одну щеку, — пить… Я в состоянии изобразить руками почти всех животных и птиц Австралии.
К помощи пальцев прибегают и люди, имеющие общий язык. Это избавляет их от необходимости разговаривать и к тому же лишает злых духов возможности подслушать беседу.
Аборигены верят также в телепатию и в то, что судороги — одна из форм общения между людьми.
Если у меня дергается правое плечо — значит, обо мне думает мой отец. Если судорога не прекращается, я начинаю опасаться, не болен ли он.
Мое левое плечо представляет дядю Стэнли Марбунггу, потому что на этом плече он носил меня, когда я был маленьким.
Моя правая грудь принадлежит матери, бедра — жене, икры — братьям и сестрам, правое веко — зятьям, левое — двоюродным братьям.
При сокращении мышцы я стараюсь сильно растереть ее рукой. Иногда при этом поскрипывает локтевой сустав — верный признак того, что я скоро увижу человека, представляемого сократившейся мышцей, или получу известие о нем. Со мной это происходило так часто, что не могло быть случайным совпадением. У нас нет выражений типа: «Легок на помине», мы не говорим: «Как странно, только я о тебе подумал, а ты тут как тут». Мы выражаемся определеннее: «Я тебя ждал».