Через несколько минут неторопливого хода стал слышен лай собак и смех детей. Мы приближались к крику.
— Вот они! — сказал Дик.
Тут же нас заметил ребенок и закричал:
— Кто-то идет!
Люди, сидевшие вокруг затухавшего костра, повскакали на ноги и схватились за копья — естественная реакция аборигена в лесу, но при виде Дика и Джимми успокоились.
Знаком нам разрешили приблизиться — без этого жеста даже один шаг вперед считался бы непрошеным вторжением.
Около двадцати иваижа вот уже год жили в лесу, в счастливом отдалении от великой цивилизации, представленной всего в двухстах милях от них городом Дарвином. Они обособились даже от своих сородичей, живших в миссии на острове Крокер. Мужчины носили короткие нарга, женщины — хлопчатобумажные лап-лапы, у некоторых сшитые из старых мешков для муки. Дети были голые. Этих людей кормила только земля — так существовали племена австралийцев задолго до того, как капитан Кук пересек экватор.
Я плохо понимал язык иваижа, но разобрал, что, рассказывая этим простым людям, зачем мы, разыскивая их, прошли почти двести миль, Дик говорит о «докторе» и «медицине». Нас пригласили остаться, и вскоре я сидел у костра и ел вместе со всеми рыбу, черепашье мясо, ямс и корни лилий.
Когда солнце зашло, я приступил к осмотру иваижа. Ел я, как и все они, руками, и не подумав их помыть, но, прежде чем открыть медицинскую сумку, вспомнил, чему меня учили. Я «соскреб» в крике с себя грязь, расчесал волосы и бороду и с самым профессиональным видом вымыл руки. Только после этого я выложил на лоток лекарства, дезинфицирующие средства, мыло и бинты.
— Кабинет открыт, — сказал я Дику.
— Доктор готов, — возвестил он.
Я осмотрел и перевязал десятилетнюю девочку, все тело которой покрывали язвы, и малышку лет семи, страдавшую фрамбезией. Еще до того как ее принесли, я уже по запаху почувствовал, что здесь есть больной фрамбезией. Затем все нашли у себя какие-то болячки и пожелали лечиться. К счастью, у меня было сколько угодно аспирину, и мои пациенты довольствовались им.
Ни одному не было разрешено явиться «на прием», пока он тщательно не вымылся с мылом.
— Приказ доктора, — говорил Дик. — В грязном виде к нему нельзя приближаться.
Этого иваижа не могли понять. Ведь всего час назад мы вместе сидели на пыльной земле и по очереди сдирали грязными пальцами мясо с костяка баррамунди, да и закрыв свою амбулаторию, я снова уселся с ними у костра.
На следующий день я сменил повязку обеим девочкам. При дневном свете мне стало ясно, что больная фрамбезией нуждается в радикальном лечении. Я прокипятил грязную воду, простерилизовал в ней иголки, вытащил из объемистого кармана сумки шприц. И вот на берегу крика, около костра, в стране Невер-Невер на полуострове Арнемленд, доктор Вайпулданья опытной рукой сделал пациентке инъекцию пенициллина. Дик и Джимми, мои бесплатные ассистенты, и отец девочки держали ее, пока черный чудовищный москит вонзал в тельце свое огромное жало.
Я не обнаружил среди иваижа прокаженных, но решил остаться на берегу крика, пока не закончу курс лечения девочки пенициллином. После второй инъекции я объяснил старикам, что придется остаться еще на два-три дня.
Они, однако, нашли более разумный выход из положения.
— Мы пойдем с тобой, — сказали они. — По дороге ты сможешь ее лечить.
И вот это странное шествие двинулось в путь, к побережью, где была спрятана наша долбленка: фельдшер из племени алава, которого новые знакомые упорно называли «доктор», в сопровождении двух помощников и двадцати голых пациентов. Мы по дороге охотились, по очереди несли копья, ружья и санитарную сумку и дважды в день останавливались, чтобы я простерилизовал иглы и сделал укол девочке, безропотно теперь его сносившей.
Через три дня, уже около самого побережья, я увидел, что моей больной лучше. Я прошел двести пятьдесят миль, чтобы вылечить девочку. Моим гонораром была робкая улыбка, но это вознаграждение не измерялось никакими ценностями. Когда я сел в долбленку, а Дик и Джимми взялись за весла, девочка улыбнулась, показав свои белые зубы, медленно подошла к лодке и что-то шепнула.
— Москит теперь колет не больно, — перевел Дик.
— Вее-аа! — сказал я. — До свидания. Джу-джу нама яллала. Еще встретимся.
Но больше я ее не видел.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
За то, что я кусал людей железным жалом, мне пришлось заплатить с огромными процентами.
В 1957 году начальник департамента здравоохранения Северной территории доктор Альфред X. Хемфри сказал мне, что научным работникам Сиднейского университета требуется для изучения малярии большое количество комаров-анофелесов.