— В смысле, ты тренироваться не будешь сегодня? — не понял я.
— Если меня с тобой увидят, мне предъявят. Всем запрещено за тебя вступаться, чтобы непонятка между пацанами не вышла. И да, Саш, это наши отказались, а другие могут и согласиться.
— Понял. Держи если что в курсе и береги себя, Дим. — улыбнулся я.
— Конечно. Ты тоже, Саш! — Он крепко пожал мне руку, снова оглянулся по сторонам перед тем как выйти из тупичка и быстро зашагал прочь.
— Дела… — выдохнул я, глядя ему вслед. В голове уже строились планы: сначала тренировка, вечером птицефабрика. А кастет в рюкзаке внезапно стал ощущаться весомее.
«Так, что мы имеем?..» — рассуждал я, шагая к стадиону, где еще не сошёл утренний туман, цепляясь за сектора трибун. «Экскомьюникадо и всякие кровавые охоты, конечно, важное дело, но тренировка есть тренировка. Без неё — никак.»
Я начал медленный бег по дорожке, синхронизируя дыхание с ударами обуви по резиновому покрытию, пока мысли продолжали раскручиваться:
«Казацкие, получив люлей, свалили на меня свой долг перед эфемерным „общаком“ — типичная гопническая логика. Теперь им нужно сохранить лицо, вот и придумали „справедливое возмездие“. Городские стремящиеся в преступные застенки, хоть и пошли в отказ, но всю информацию о моих передвижениях слили — вороновский — не вороновский, а тараканьи игры превыше всего.»
Я ускорил темп, чувствуя, как мышцы ног наполняются приятным жжением.
«Где меня будут ловить? Первое — на выездах. Для этого им нужен свой человек в секции Кузьмича… Допустим, такой у них есть. В закрытый город они вряд ли проникнут, но могут нанять кого-то, кто не подчиняется Григо. За те же тридцать рублей, что я у них типа отобрал. По девяностым я хорошо помню: людей прессовали и за меньшие деньги.»
Резко сменив направление, я сделал серию ускорений по прямой.
«Напугать? Поставить на счётчик? Нет, после моих последних приключений этот номер не пройдёт. А вот „спросить как с гада“ — то есть, переводя на нормальный русский, покалечить — это запросто. Особенно если делать это „по понятиям“, с соблюдением всех дурацких ритуалов их криминального балета.»
Я остановился, чтобы перевести дыхание, и вдруг осознал абсурдность ситуации:
«Вот так, блин! Пойди на принцип — не напиши заяву на гопарей — и получай проблемы на ровном месте!»
Подойдя к турникам, я повисев с пару секунд начал подтягиваться, с каждым движением чувствуя, как нарастает решимость.
«Саша Медведев, тебе страшно?» — мысленно спросил я у себя на манер Карлсона. «Мне — нет. Я только начал налаживать твою жизнь, по капле выдавливая из тебя грязнулю и мажора. И позволить кому-то сломать эту хрупкую конструкцию? Нет уж.»
Последний рывок — и я соскочил с турника.
«Мне ещё Серёже Сидорову, этому маньяку, сидорову козу на татами показать.»
Поймав себя на мысли, что я тренируюсь под тревожными мыслями усерднее обычного, я за долгое время ощутил себя… живым. И эта странная смесь опасности, адреналина и ясности цели была куда приятнее, чем серая безопасность моей прошлой обыденной бытности.
Как там сказал Джон Уик? «Если за мной придут все, я убью их всех!»
В моём случае, я воткну их всех. Я ж борец!
Глава 24
Куры и гимн
А так, сегодняшнее воскресеное утро 26 июня 1983 года было таким же, как и всегда. Я возвращался со стадиона, стараясь не думать про казацких, зная, что вечером будет тренировка у Кузьмича для «своих». Солнце уже грело, но в воздухе еще витала утренняя прохлада — идеальное время для пробежки, но я уже сегодня отбегал.
Я наблюдал появляющихся на улицах граждан, ощущая, что отсутствие смартфонов делало всех немножечко свободнее. Никто не скролил бесконечную ленту новостей, никто не делился мемами и смешными видосами. А доступ к любой информации в этом времени требовал серьёзного и вдумчивого созерцания телевизора, прочтения газет, слушания радио, а для особо пытливых умов читательского билета в библиотеку. Никаких персональных компьютеров, никаких социальных сетей, никакого быстрого и дешевого дофамина, из-за которого детям из моей прошлой жизни так тяжело было заняться чем-то действительно полезным.
Но были и минусы, например: «Вот как экстренно собрать людей по тревоге в той же милиции без средств связи?» — размышлял я, поймав себя на том, что перешагиваю через трещины в асфальте. «Кстати в армии был такой вопрос в тесте на вменяемость, перешагиваете ли вы через трещины?» И если призывник отвечал да, то это говорило о наличии у него навязчивых состояний.
«Звоночек мне, что ж.» — выдохнул я и продолжил мысленно рассуждать.
Как собрать роту милиции по тревоге без мобильных устройств? Да просто. Командир роты звонит командирам взводов у кого есть телефоны, те обзванивают всех, кто доступен, а остальных оповещают лично — заезжая к каждому домой и стучась в дверь, крича: «Ваня, в отделе тревога!»
А жулики «по месту жительства», те же казацкие или вороновские? У них каждый вечер собрание в условленном месте. Вон у вороновских — зал бокса при дворце спорта, на вахту которого и позвонили с вестями обо мне…
«Надо было попробовать сбежать от ментов и их собаки», — мелькнула мысль, и я поймал себя на том, что снова думаю об этих отморозках. Рука непроизвольно потянулась к рюкзаку, где лежал кастет — мой «сувенир» из прошлой стычки.
«Надо сменить тему. Давай-ка подумаю о еде», — решил я.
Мне, кстати, повезло переродиться в Вороне — снабжение тут было на порядок лучше, чем в других городах. Сегодня выходной, а значит, гастроном работает по сокращенному графику: с 9:00 до 18:00, с перерывом на «санитарный час» с 14:00 до 15:00.
Как раз успею до санитарного часа. Подойдя к магазину, я толкнул тяжелую дверь с вытертой до металла стальной ручкой окрашенной в белое. Чтобы окончательно отвлечься от дурных мыслей, остановился на пороге, вдохнув густой, плотный запах, витающий в воздухе — не тощий, стерильный дух капиталистических супермаркетов будущего, а настоящий, сочный аромат еды. Он обволакивал, проникал в легкие, щекотал ноздри — свежее мясо, копчености, ржаной хлеб, соленая рыба. Я шел вдоль прилавков, и каждый шаг открывал новые чудеса советского гастронома.
Молочный отдел встретил меня рядами бутылок с молоком, закрытых фольгой. Они соседствовали с треугольными пакетами кефира и молока — теми самыми «пирамидами», как их называли в народе. Лично я не любил заморачиваться со сдачей бутылок, поэтому всегда выбирал пакеты. Пусть молоко в них было другого вкуса и хранилось меньше, зато выкинул и забыл. Хотя многие студенты, особенно из общаги, экономили — мыли бутылки и сдавали, получая свои 15 копеек.
Правее располагался сырный прилавок. Сыры, как им и положено, были с дырками и желтоватой корочкой, аккуратно разложенные на деревянных досках. Я равнодушно прошел мимо — этот продукт никогда не вызывал у меня особого восторга. «К пиву?» — мелькнула мысль, но я тут же отмахнулся: «Так я теперь не пью».
Далее шел прилавок с консервами и соленьями, от которых исходил кисло-пряный дух. Сегодня я тоже прошел мимо, хотя бочковые огурцы выглядели заманчиво.
В углу магазина, под слабым светом люминесцентных ламп, стояла стеклянная витрина с кондитерскими изделиями. Эклеры с заварным кремом, корзиночки, стилизованные под курочек на гнезде, песочные кольца с повидлом — все это выглядело настолько натуральным, что даже странно. Никаких «аналогов молочного жира», никаких «идентичных натуральному» ароматизаторов. Хотя сахар присутствовал везде, а он мне, как и алкоголь, не товарищ.
Но главная цель моего визита находилась дальше — мясной отдел. За прилавком, опираясь на здоровенный чугунный блок для рубки мяса, стояла знакомая продавщица в белоснежном накрахмаленном колпаке. Ее жилистые руки с коротко остриженными ногтями могли бы послужить эталоном для любого начинающего спортсмена. А перед ней… перед ней было настоящее мясо, не напичканное химией. Свиные туши с толстыми прослойками сала, говяжьи вырезки темно-бордового цвета, куриные замороженные тушки с синей печатью «М2» — мясная курица второго сорта. Она была настолько синюшно бледная, что могла бы сыграть в Игре престолов, тоже мне — не первый сорт. Настолько не первый, что в любой момент может ожить, взглянуть на меня холодными голубыми глазами и пойти в атаку, словно ходок под предводительством Короля Ночи. Хотя глаз у курицы, как и головы и лапок уже, конечно же не было. На отдельном лотке красовались субпродукты — печень, почки, рубиновые сердца.