Танк прошел несколько метров, не сбавляя скорости. Но в ходовой части что-то хрустело, лопалось, отвалилась небольшая железяка.
Машина вдруг остановилась как вкопанная, дернулась, сумела проползти пару метров и замерла на месте. Сразу с удвоенной силой заработали оба пулемета, захлопала пушка в лихорадочно вращающейся башне.
– Бей еще! – кричал помощник Гриша Тищенко.
Снаряд взорвался совсем рядом, забив уши звоном, на голову обрушился ком снега. Невольно нырнули в окоп, а когда высунулись, увидели – танк дымит.
Башня уже не вращалась, виднелась пробоина от снаряда, а из люков лезли танкисты. Они сделали это вовремя. Полковая «трехдюймовка» всадила еще один снаряд в башню, и очередного танкиста буквально вышвырнуло наружу. Глухой шлепок, и тело неподвижно замерло на земле. Это был враг, но от такого смертельного шлепка мне стало не по себе. Тело переломало и сплющило, сорванная круглая каска, звеня, катилась по льду.
– Наш танк добивают! – возбужденно кричал Гришка.
– Второй идет…
До второго Т-38 оставалось не больше сотни метров. Было непонятно, как быстро он сближался с нами. Из-под гусениц летели фонтаном мелкие и крупные комья снега, перемешанного с прошлогодней травой. Я выстрелил, не успев толком прицелиться.
Расчет Травкина и пулеметчики уже нырнули в окоп, следом мы с Тищенко. В тот период еще не было принято рыть траншеи, большинство бойцов сидели в своих индивидуальных окопах. Принять какое-то коллективное решение не было возможности. Господи, как он ревел, этот Т-38, перемахивая через окоп Миши Травкина!
Не, это не легкий танк, а громадина, от которой трясется земля, внутренности, и хочется забиться в нору поглубже. В нише лежало штук шесть противотанковых гранат. РПГ-40. Знаменитые «ворошиловские килограммы», каждая весом 1200 граммов. По заверениям командиров, способные проломить днище немецкого «панцера» или разорвать гусеницу. Но я и Гришка про них забыли.
Клубился дым отработанного бензина, мотор урчал и ревел, словно пожирал кого-то, трещали пулеметы. Я все же высунулся и увидел, как танк вращается, вминая гусеницами окоп Травкина и его помощника. Он же их раздавит, сплющит! Я наконец вспомнил о гранатах. Ниша, где они лежали, обвалилась. Нашарил одну из них, вытер о рукав, отогнул усики и выдернул кольцо.
Теперь тяжеленная РПГ-40 конструкции Пузырева становилась опасной, как гадюка, и могла взорваться при малейшем толчке. Надо срочно бросать, но для этого необходимо встать во весь рост. Считай, под пули.
Чтобы решиться на это, понадобилось пять-шесть секунд. И еще мне показалось, что я слышу крики о помощи. Миша Травкин был родом из-под Пензы, почти земляк, и сейчас эта железная паскуда убивала его. Танк лупил сразу из двух пулеметов и не давал много времени, чтобы хорошо прицелиться. И все же я швырнул РПГ изо всех сил, даже привстав на носок.
Башня с массивным командирским люком и пулеметом справа от пушки крутанулась в мою сторону мгновенно. Ствол пулемета (у них ленты по 250 патронов) сверкал непрерывными вспышками. Я успел брякнуться на дно окопа, следом полетел сметенный густой трассой бруствер.
Не знаю, кто командовал этим Т-38. Наверное, какой-нибудь ушлый фельдфебель, хорошо повоевавший. Моя граната, не долетев метров трех, все же встряхнула танк. Он сумел бы достать меня из своего орудия, но короткоствольная полковая пушка калибра 76 миллиметров, которая подожгла первый танк, показалась немцу более серьезной опасностью, чем загнанный в окоп долговязый русский сержант.
Он вложил в нее два снаряда. Пушку встряхнуло, раскидало расчет. Но калибр танкового орудия был слишком мал (снаряд весил всего 650 граммов). Чтобы вывести из строя полковую «трехдюймовку», требовалось прямое попадание.
Немецкий механик-водитель, забыв про все, яростно крутил машину, смешивая с землей окоп сержанта Травкина и его помощника. Торчало согнутое пополам потивотанковое ружье. Немец слишком увлекся, желая раздавить, намотать на гусеницы тела русских.
На какое-то время танк стал неподвижной мишенью и вполне мог поймать снаряд из поврежденной, но еще способной вести огонь «полковушки». А тут еще сержант (то бишь я), который мог бросить следующую гранату.
Это понял командир танка и заставил механика оставить в покое уже раздавленный окоп. Машина тяжело выползла из месива размочаленной земли и снежной каши. Ненависть немецких танкистов невольно передалась мне. Я отыскал еще одну гранату и, очистив ее от грязи, приготовился бросить, не задумываясь, долетит она до цели или нет.