Две недели спустя
Стоящее в зените солнце нещадно палило еще не успевшую потемнеть и огрубеть весеннюю листву. Контуры домов смазывались и дрожали в потоках раскаленного воздуха, поднимавшегося от мостовой. Желание прогуляться в такую погоду могло прийти в голову лишь сумасшедшему, но улицы города были пусты не поэтому. Слишком мало жителей осталось в некогда шумной и наводненной людьми Кеоре. Кто-то покинул свои дома, перебравшись в более безопасные земли, да так и не вернулся, кто-то уехал уже после окончания войны, не желая восстанавливать разрушенное тхешшами имущество, а кто-то навсегда остался под стенами столицы, так и не узнав, что почти взятый город все же был спасен. Пресветлая не оставила народ Аруно, она пришла на помощь, когда казалось, что все уже потеряно, но тем горячей была благодарность тех, кто дождался ее милости. Спасенные люди не переставали возносить хвалу богине и ее земной избраннице, которая наконец-то вернулась к ним. Со дня изгнания тхешшей Призванная беспрестанно заботилась о беженцах и раненых, даруя им кров и исцеление. Она не гнушалась расходовать свой божественный дар на простых солдат, крестьян, ремесленников, и за это ее любили еще сильнее. Пожалуй, даже возвращение королевской четы не вызвало такой радости, какую каждое утро испытывали горожане при виде спускающейся к ним по ступеням дворца Ойры. Чаще всего она выходила к ним одна, без сопровождения прислуги и без охраны. Это никого не удивляло: что могло угрожать избраннице Пресветлой и любимице всей Кеоры? И все же особо внимательные порой замечали высокую худощавую фигуру, предпочитавшую держаться в тени колонн. Когда мужчина следовал за принцессой, было видно, что он слегка прихрамывает, но мало кто в глаза осмелился бы назвать его калекой.
Под ногой что-то влажно хрустнуло, и Клесс с отвращением посмотрел на растоптанный жирный стебель. Ненавистные ему лилии, казалось, заполонили все кругом. Их охапками складывали на ступенях дворца, ставили в вазы, вдевали в волосы, малевали на вывесках и холстах... Когда Клесс наорал на слугу, притащившего в его комнату пахучий белый букет, тот воззрился на него с искренним непониманием и обидой. Как же, страж посмел отказаться от живого символа той, кому преданно служил столько лет!
Прогнав неприятное воспоминание, Клесс поспешил убраться подальше от растоптанного цветка. В верхнем парке хватало и других растений, куда более приятных и на вид, и на запах. Устроившийся в увитой плющом беседке Амери, видимо, считал так же.
– Тебя опять кто-то разозлил? – без труда догадался он, чуть виновато взглянув в лицо Клесса.