21 сентября начался артиллерийский обстрел Варшавы, а люфтваффе получила приказ бомбить ее. 22-25 сентября Гитлер летал на подступы к ней, чтобы лично убедиться в эффективности действий нашей авиации. 22 сентября фюрер находился почти точно в том самом месте, где был ранен и вскоре скончался бывший главнокомандующий сухопутных войск барон фон Фрич. Получив донесение о его гибели, Гитлер был явно огорчен и принял эту весть молча.
В тот день во время поездки очень сильное впечатление на меня произвели огромные толпы польских беженцев. Преобладали молодые, было и много евреев. Я надеялся, что такая участь не постигнет наш народ никогда. Пять лет спустя беженцами стали наши дети.
25 сентября Гитлер снова совершил полет в район Варшавы и с хорошо выбранного наблюдательного пункта следил за ходом событий. На этот день ОКХ назначило наступление. Значительная часть города уже пылала в огне. Все это производило какое-то ирреальное впечатление бессмысленной борьбы. Через два дня, 27 сентября, комендант Варшавы предложил сдачу города. Последние польские силы капитулировали только 1 октября на полуострове Гела, что перед Гдыней.
В ходе Польской кампании люфтваффе выработала тот наступательный стиль, который оставался определяющим для нее вплоть до 1941 г. В течение двух первых дней войны польские аэродромы подверглись воздушным атакам и основная масса самолетов противника оказалась уничтоженной. Соединения наших сухопутных войск вошли в эту страну, не испытывая воздействия польских военно-воздушных сил. Люфтваффе оказалась в состоянии всеми своими силами поддержать продвижение наземных войск. Установилось тесное взаимодействие между ними и авиацией, возникла основа для сражений в последующие два года.
Стиль командования Гитлера
Служба в нашей адъютантуре шла в весьма равномерном ритме. Главным в ней являлось ежедневное обсуждение обстановки с Йодлем или генеральным штабом сухопутных войск. Это обсуждение имело место каждый день в 12.00 и продолжалось, как правило, от полутора до двух часов. Вечернее обсуждение, по большей части, проходило в 18 или 19 часов, причем в более узком кругу. Йодль докладывал обстановку, и если (как это бывало в спокойные времена между отдельными кампаниями) не случалось чего-либо из ряда вон выходящего, на нашу адъютантскую долю выпадали лишь рутинные пояснения со стороны сухопутных войск, военно-морского флота и люфтваффе.
Центральное значение Гитлером придавалось предполуденному положению на фронте. При этом он обсуждал с офицерами все произошедшие к тому моменту события и принимаемые меры. К оперативным планам он присовокуплял собственные мысли и указания. Однако до осени 1941 г. фюрер лишь весьма редко отдавал прямые приказы. Он ограничивался усилиями настолько крепко убедить своих слушателей, чтобы они осуществляли его намерения самостоятельно. Это являлось и причиной зачастую очень долгих совещаний у него. С декабря 1941 г., когда фюрер принял на себя и главнокомандование сухопутными войсками, он постепенно стал переходить к тому, чтобы добиваться выполнения собственных намерений путем прямых приказов, однако при этом, как и прежде, стараясь убедить собеседников в ходе ставших нередко более продолжительными совещаний. Только в последний год войны он все чаще прибегал к более ярко выраженной отдаче прямого приказа, но к тому времени его возможности проводить приказы в своем духе уже стали весьма ограниченными.
Во время Польской кампании я имел достаточно много случаев оценить невероятно тонкое чутье и остроту логики фюрера в оценке военной обстановки. Он умел мысленно поставить себя на место своих противников и предвидеть их военные решения и действия. Его оценки военной обстановки отвечали реальности, между тем как в области политики они всегда казались иллюзорными, продиктованными эмоциями и субъективными желаниями.
Гитлер, Гальдер, Браухич
Осенью 1939 г., после Польской кампании, в командовании сухопутных войск царило воодушевление. Правда, Браухич и Гальдер и тогда оставались настроенными пессимистически. Но после похода на Польшу они со своими взглядами оказались одинокими, а их планы отстранить или вообще устранить Гитлера не нашли бы сторонников в войсках. К тому же ни к какому решению они прийти так и не смогли. Хотя внутренне оба генерала были против планов и идей фюрера, они все-таки оказывали ему широкую поддержку в постоянной надежде на то, что смогут энергично выступить при каком-либо представившемся им случае.
Во время моих разговоров с Гитлером я со времени начала войны ощущал его желание выведать у меня позицию генералов из ОКХ, чтобы получить о ней ясное представление. Фюрер знал: там он имеет нескольких – пусть и немногих – противников. Насчет люфтваффе и кригсмарине у него таких опасений не было. Под эгидой Браухича сухопутные войска, как и прежде, шли собственным путем, который Гитлер желал изменить. Сделать это ему не удалось. Критика фюрера в адрес генерального штаба и офицерского корпуса сухопутных войск основывалась на ложных предпосылках. Он ожидал от них слишком многого и был разочарован и обескуражен их, как он однажды сказал мне, «посредственным качеством». Но поскольку Гитлер сам испытывал на себе давление военных и политических успехов, ему приходилось считаться с этим и в своем стиле откладывать заботу об улучшении качества командования на более отдаленный срок, который так и не наступил.
После Польской кампании родные и знакомые не раз спрашивали меня, какими именно людьми окружил себя фюрер и с кем он советуется в ведении войны. Ведь часто приходится слышать, что вокруг него царит атмосфера раболепия, нервозности и растерянности. Не исключаю, что у какого-нибудь постороннего человека, раз или два попавшего на доклад к Гитлеру, и могло возникнуть такое впечатление.
В широком кругу ежедневного обсуждения обстановки речь шла о темах вполне определенных. Участники могли высказывать свои суждения лишь по данному комплексу вопросов. Специальные вопросы и проблемы фюрер уточнял в персональных беседах, к которым допускался лишь ограниченный круг лиц. Действительно, на совещаниях в начале войны некоторые из докладывавших чувствовали себя скованно и неуверенно – это были, по большей части, оппозиционно настроенные генералы возрастом постарше. Тогда я о распространявшейся активной оппозиции Гитлеру еще ничего не знал. Однако понятно, что люди, сидевшие на двух стульях сразу, когда-то и как-то испытывали неуверенность. А если фюрер затем задавал вопросы и переходил к подробностям, случалось и так, что докладчик ничего ответить не мог. Но страшнее всего, как мне потом рассказывали некоторые в товарищеском кругу, было обсуждать военные вопросы с таким не получившим генштабистской подготовки человеком, как Гитлер. Мне довелось один-единственный раз оказаться очевидцем, но я должен засвидетельствовать: вопросы фюрера были совершенно нормальными и не носили какога-то особенного подтекста. Они касались тех деталей, которые остались неосвещенными, но казались ему важными в общей взаимосвязи.
Решение о наступлении на Западе
После Польской кампании первым вопросом, который Гитлер, входя в командный вагон, задавал явившемуся для доклада Йодлю, было: «Что нового на Западе?». Йодль мог его успокоить: на Западном фронте без перемен. Мысли фюрера уже явно были заняты планами проведения вскоре операций на французской территории. Поэтому меня нисколько не поразило, когда Шмундт 8 сентября сообщил, что Гитлер намерен как можно быстрее начать войну против Франции. В последующие дни фюрер в самом узком кругу верных вновь и вновь говорил о возможностях вооруженной борьбы с нею. Он твердо решил предпринять наступление в октябре или ноябре 1939 г. Гитлер не рассчитывал на то, что после Польской кампании Англия или Франция пойдут на попятный. Он был твердо уверен, что именно Англия возьмет в свои руки дальнейшее ведение войны. Поэтому фюрер и был полон решимости продемонстрировать англичанам новые успехи вермахта, дабы убедить их, что продолжение войны против Германии бессмысленно.