Когда она наконец мне открыла и ее взгляд упал на меня, все хладнокровие и вся энергия, с которыми я защищалась, покинули меня в одну секунду. Я превратилась в комок страха, пытающийся осознать, что же с ним только что произошло.
— Он меня… Он на меня… Он хотел… там…
Она посмотрела на мою разодранную одежду — шорты расстегнуты, майка свисает тряпками — и стала меня успокаивать. Обняла, приговаривая:
— Ну, ну… Что случилось-то?
— Там… В сарае… Он пришел… Он переоделся… И потом…
— Кто он, детка?
— Сама знаешь! Он, там…
— Да кто он-то?
— Ну он. Большой. Сын этого…
В этот миг на пороге возникла гигантская черная тень Анри Армана, и я принялась дрожать с удвоенной силой. Мне показалось, что он смотрит на меня так строго, что я утратила дар речи.
— Что там у нее? — спросил он голосом человека, привыкшего править миром.
— Не знаю, — ответила мать. — Лопочет что-то бессвязное…
Она покрепче прижала меня к себе и провела своими длинными тонкими пальцами по моему лицу, стирая с него слезы.
— Расскажи-ка мне все. Маме можно все рассказать…
Я видела мускулистые волосатые ноги Анри Армана, его бежевые шорты, вкривь и вкось застегнутую рубашку, но главное, я чувствовала на себе взгляд этого всемогущего человека, который приказывал мне молчать.
— Расскажи-ка все маме…
— Он пришел в сарай… Он переоделся фермершей… Напялил платок…
— Кто — он? — нетерпеливо переспросила мать.
— Она несет какую-то ахинею. Ты же сама видишь, — встрял Анри Арман. — Хочет привлечь твое внимание, потому что… Ну, сама понимаешь. В ее возрасте это нормально…
— Обычно она никогда не врет, — ответила мать, нежно прижимая меня к себе и баюкая. — На нее это совсем не похоже.
— Все когда-то случается в первый раз. Девочки-подростки часто выдумывают самые невообразимые истории, лишь бы все их слушали. Не стоит позволять втягивать себя в эту игру. Да ей и самой это меньше всего нужно…
— Ты так думаешь? — спросила мать, ослабляя объятия, и пристально посмотрела мне в глаза.
— Она ревнует, вот и все. Это очевидно.
Тут я услышала звук шагов и обернулась. К нам шла добрая фермерша — без платка и корзинки. Он приближался к нам, на ходу приглаживая ладонью волосы и глядя вниз, на свои носки. Я теснее прижалась к матери и ткнула в него пальцем.
— Это он. Он набросился на меня в сарае…
Анри Арман расхохотался громким насмешливым смехом:
— Лучше ничего не придумала? Мой сын! В сарае!
— С этой соплей!
Он повернулся к сыну и знаком велел ему подойти ближе:
— Эй ты, а ну-ка, иди сюда!
Ну вот, мы собрались все четверо — мать и дочь, отец и сын, — и правда сейчас выйдет наружу. Конец прогулкам с Большим Начальником и его сынком. Мы снова будем хохотать как безумные и секретничать в безобидной тени Дяди. Она, конечно, немножко пострадает, ей придется поднять лямки купальника и прикрыть свои длинные загорелые ноги, но неужели мы вчетвером не сумеем ее утешить? Ведь столько лет ей вполне нас хватало!
— Откуда ты идешь?
— Э-э… Я спал, как все… — ответил сынок, не глядя на меня.
— Где ты спал?
— Да там, на камнях. А в чем дело?
— А ты случайно не ходил в сарай?
— Да что я там забыл, в этом сарае?
— Утверждают, что ты приставал к этой девочке…
— Я? Послушай, пап, ты же меня знаешь. У меня хватает подружек в универе, чтоб я еще бросался на всякую мелочь пузатую!
И он рассмеялся своим придушенным смешком, в котором ясно читалось презрение, а потом пожал плечами:
— Она сама за мной бегает! Она мне покоя не дает! Я уже сто раз собирался с тобой об этом поговорить. Просто не хотел раздувать из мухи слона, вот и все.
Он говорил твердым и уверенным тоном — тем же, каким всегда говорил его отец, — и впервые на моей памяти говорил с ним как равный с равным.