Я очень хорошо знаю их семью и, набирая номер Гарсиасов в то утро, когда получила письмо от Мэг, не сомневалась, что Сью в субботу в одиннадцать еще лежит в постели, хотя уже не спит, как она сама говорила, после того, как дети перестали будить с утра пораньше, она так и не вернулась к прежнему графику. А Джо варил себе кофе, разложив на кухонном столе утреннюю газету. Скотти смотрел мультики. Среди прочего я любила дом Мэг за такое постоянство. Этим ее семья отличалась от моей – Триша обычно раньше обеда не просыпалась, иногда она варила кашу, а иногда ее было вообще не найти.
Но теперь дом Гарсиасов примечателен иным постоянством, менее привлекательным. Но когда Сью зовет меня в гости, я всегда соглашаюсь, как ни хотелось бы отказаться.
Сегодня у дома припарковано меньше машин, чем бывало раньше, когда выразить соболезнования приходил весь город, принося заодно что-нибудь из еды. Все это было тяжко – эти их запеканки и сопутствующие им «искренне соболезную». В то время как по всему городу ходили слухи. «Ничего удивительного. Издалека было видно, что девочка с причудами», – шептали люди в магазинах типа «Секл-Ки». Мы с Мэг знали, что некоторые именно так о ней отзываются, – в нашем городке она была подобна цветущей розе в пустыне, народ ее не понимал – но теперь, когда она умерла, в таких комментариях уже ничего почетного не слышалось.
И на прицеле у них была не только Мэг. У Триши в баре я слышала колкости и в адрес Сью. «Я бы на ее месте заметила, что у моей дочери суицидальные наклонности». И говорила это мать Кэрри Таркингтон, переспавшей с половиной школы. Я хотела спросить, знает ли миссис Таркингтон об этом, если она такая догадливая. Но тут ей ответила подруга: «На месте Сью? Да ты что, эта женщина в лучшем случае витает в облаках». Для меня их бессердечность была как удар под дых. «Сволочи, а вам бы каково было, если бы у вас дочь погибла?» – едко спросила я. Трише пришлось отвезти меня домой.
А после сегодняшней службы ей надо работать, так что она высадила меня у дома Гарсиасов. Я сама открыла дверь. Джо и Сью крепко меня обняли, продержав чуточку дольше, чем мне бы хотелось. Я понимаю, что они видят во мне некое утешение, но когда Сью на меня смотрит, я слышу ее молчаливые вопросы и понимаю, что все они сводятся к одному: «Ты знала?»
Не представляю, что было бы хуже. Если бы я знала и не сказала. Или как есть: хотя мы с Мэг и были лучшими подругами и я сама рассказывала ей все и предполагала, что и она так же всем делится со мной, – я не знала. Совершенно не догадывалась.
«Я думала об этом очень долго», – писала она в письме. Долго? Сколько? Несколько недель? Месяцев? Лет? Мы с Мэг познакомились в детском саду. И с тех пор были лучшими подругами, почти сестрами. Как долго она думала об этом, ничего мне не говоря? И – что еще важнее – почему она мне не сказала?
Десять минут прошло в вежливом печальном молчании, после чего Скотти, десятилетний брат Мэг, подходит ко мне с их – то есть теперь только его – псом Самсоном на поводке. «Погуляем?» – предлагает он нам обоим.
Я киваю и встаю. Скотти, похоже, единственный, кто сохраняет хоть какое-то сходство с собой прежним. Может, потому что он еще маленький, хотя не такой-то уж, плюс они были очень дружны с сестрой. Когда у Сью в очередной раз портилось настроение, Джо брался за ней ухаживать и их обоих не было видно, Мэг была для Скотти все равно что мать.
Сейчас конец апреля, но погоду об этом как будто не предупредили. Ветер яростный и холодный и зло бросается песком. Мы направляемся к большому пустырю, где собакам разрешается гадить, и Скотти спускает Самсона с поводка. Пес радостно скачет прочь, ничего не зная о нашем несчастье.
– Ну, ты как, Рантмайер? – эта его старая шутливая кличка звучит фальшиво, к тому же я уже знаю, как он. Но теперь, когда Мэг уже не играет роль наседки, а Сью с Джо целиком захвачены горем, кто-то должен им хотя бы интересоваться.
– Дошел до шестого уровня в «Поиске дьявола», – сообщает он и пожимает плечами. – Теперь могу играть, сколько захочу.