— А что значит власть?
— Я не смогу объяснить тебе это, — пожал плечами Хлодр. — Власть — это нечто огромное и святое. Я слыхал, что достаточно прикоснуться к одежде короля Гориха — и слепой прозревает, а больной выздоравливает. У франков родился обычай, что корону каждому из франкских повелителей в знак власти даёт папа, потому что он представитель Бога на земле.
— Кто такой папа? Где он живёт?
— В Роме. Живёт он в золотом дворце, ходит в золотых одеждах, сидит на золотом троне. Он делает людей великими, передавая им священную власть от Бога. Потому-то некоторые и говорят, что папа могущественней королей и князей. Наши же короли либо сами добывают власть оружием, либо наследуют её от своих отцов.
Юноша задумчиво сказал:
— Хочу священной власти.
И не помогли никакие объяснения Астрид и Хлодра, что вначале ему следует принять веру в умершего на кресте Бога, дать себя окрестить, то есть — стать христианином.
— Ладно, я хочу стать христианином, — сказал сын Бозы. — Есть ли в Друзо священник, который может меня окрестить?
— Но после этого тебе придётся носить на шее знак креста, предупредил его Хлодр. — А многие люди ненавидят этот знак.
— Ты носишь на груди знак Одина. Но ведь он не защитил тебя от тех, кто поломал тебе ноги. Видал я и мертвецов, что носили на груди амулеты, медвежьи клыки и волчьи когти. Эти амулеты не дают силы и власти.
— А я видал, как умирали люди, носившие на груди крест, — перебил его Хлодр. — Я сам их многих убил.
— Я желаю иметь подобный амулет. И хочу иметь право носить его, настаивал сын Бозы.
Хлодр не стал спорить. Среди жителей Бирки и острова Фония, среди всего нарда ютов было много христиан. Соседствующие с ними саксы и фризы уже давно приняли веру в человека, умершего на кресте. В Друзо жили аскоманны, что носили на груди серебряные крестики — символ этой веры. Потому Астрид без труда нашла среди них человека, которого называли Патером, то есть отцом, поскольку он был как бы отцом для почитателей христианства в Друзо. Сын Бозы отправился к нему и в богатом доме аскоманнского купца, торгующего мехами, познакомился с отцом Дагобертом бритоголовым, в черной одежде и с серебряным крестом на груди. Пожилого священника не удивило решение юноши, о котором он разузнал, что тот прибыл в Друзо из края склавинов, расположенного на реке Висуле. Ему показалось довольно естественным, что кто-то желает принять истинную веру. И все-таки он спросил у сына Бозы, зачем тот хочет окреститься. Сын Бозы ответил ему откровенно:
— Отче, у меня имеется намерение вернуться на свою родную землю и там, объединив разные народы, стать их правителем. Скажи мне, если я приму крещение, станет ли моя власть священной?
— Да, сын мой. Во Франкфурте я видал, как крестились многие князья малых племён и народов. И власть их становилась от этого священной. Но с того времени они должны были признать верховенство папы и платить дань, назначенную им епископами. Ты соглашаешься на это?
— Согласен, — кивнул сын Бозы. — Но должен ли при этом мой народ тоже окреститься?
— Нет. Будет достаточно, если один только их повелитель признает истинную веру.
— А окрестишь ли ты мой меч, отче?
— Нет. Но я благословлю его и тем самым сделаю освященным, так как вижу в твоём замысле великие намерения, а в сердце — желание полюбить Христа.
И подумал сын Бозы: «Длинна и трудна дорога к власти. Пусть на ней помогают мне многие боги. Пускай власть моя будет стократно освящена и Крестом, и Андалой.»
А потом в руках у отца Дагоберта увидал он книжку — впервые в жизни оправленные в кожу листы пергамента, покрытые таинственным письмом на загадочном языке. Хлодр научил его чертить руны на дощечках, ими можно было представлять слова и даже целые предложения людского языка. Но христианские священники, как объяснил патер Дагоберт, ещё со времен Карла Великого начали пользоваться в своих обрядах языком, называемым латынью, и на этом языке специальным алфавитом писать свои ученые книги. Сын Бозы пожелал узнать тайны латинского языка, но тут Хлодр получил известие, что корабли Свери скоро войдут в порт. Так что на знакомство с основами новой веры оставалось не очень много времени до того момента, когда патер Дагоберт привёл юношу к небольшому лесному озерцу, которое священник на своём странном языке назвал «писциной». Там, согласно с заученным ритуалом, он спросил у сына Бозы: