— Здравствуй, товарищ дядя!
Я сунул под подушку гостинцы и сел напротив него. Потом пощупал ему икры и опавшие отеки на лодыжках.
— Для иноходи в самый раз! — сказал Ибрагим и залился смехом.
— Не понял.
— Знаешь, у Мурадифа была одна лошадка — серая в яблоках. Он, бывало, подойдет к ней, пощупает над копытом и скажет: «Для иноходи в самый раз!» От него и пошло по селу — ухватит парень девушку за ногу и кричит: «Для иноходи в самый раз!» Вот и я вспомнил…
— Из Фрковичей никто не приходил?
— Нет. А кому приходить-то?
— Если кто придет, гони прочь… Скажи: если тут же не уберется, я сделаю из него лепешку.
— Не беспокойся, у меня есть перочинный нож.
— Гм! Лучше его не трогай, а то хлопот не оберешься. Ну а как дела с чтением? Вижу — растешь…
Ибрагим схватил открытую книгу и равнодушно пихнул ее в ящик тумбочки.
— Знаешь, принеси мне, если можешь, что-нибудь другое. Здесь все одни киски да мышки. Медвежата и зайчата. А я в Фрковичах ни разу не видел таких кошек, медвежат и зайчат. У соседа был огромный кот. Он крал у Мурадифа цыплят. А мне за каждого цыпленка — колом по спине. Обозлился я, подкараулил его утречком, посадил в мешок, привязал камень и в омут. И часок-другой посидел, пока котина не остыл. А что до медведя, и сам знаешь…
Я как-то не обратил внимания, кто еще лежит в палате. Вдруг в тишине из-под одеяла послышался кашель… Ибрагим шепотом объяснил мне, что тут уже два дня как привезли крестьян — соседей из Дураковичей. Подрались из-за сливы. Оба покрылись с головой и даже носа не высовывают, чтоб не видеть друг друга. Не то — опять кулаки в ход пустят. Вечером один встает и до полуночи курит. Ровно в двенадцать начинает кашлять второй. Тогда первый ложится, а второй встает. Сходит в уборную, сядет и курит до зари. Это его время. Такой у них молчаливый уговор.
В коридоре рыкнул доктор, обозвав кого-то ослом. К счастью, к нам не зашел. Я, как у нас повелось, попрощался с Ибрагимом за руку и вихрем слетел с лестницы. Перчатки в левой руке — элегантнее самого доктора. Из приемного покоя вышла докторша, хлопая по ноге измятым кровавым фартуком.
— Опять ты? — спросила она, выкатив на меня глетчеры своих глаз.
— Целую ручки!
— Пошел вон!
— Кланяюсь, мадмуазель докторша! Можно вас спросить?
— Я сказала — пошел вон!
— Пожалуйста, ухожу! До свидания, мадмуазель докторша!
— Идиот!
Элегантностью я превзошел любого преуспевающего служащего в городе. Со своими манерами и несколькими «целую ручки» я дам фору любому продавцу на Теразиях.
А эта докторша на меня ноль внимания, а вот гунь и опанки ее не трогают. Не пойму я ее. Неужели это профессия из сентиментальной девицы сделала унтера? Или чувство показного равноправия с мужчиной мстит за какие-то давние невысказанные муки? Или жернова жизни оставили в ней одну только злобность?
В сумраке пустой кофейни желтый заместитель председателя в зимнем пальто потягивал кофе и болтал с сонным официантом. День клонился к вечеру, наводя на вялые размышления: зажигать свет или еще рано? Время, когда хорошо молчать.
Зампред придвинул стул для меня.
— Чем занимаешься, Данила?
— Ничем… Отдыхаю от биографии.
— Что ж, до весны можно.
— Как это?
— Товарищ секретарь привет тебе передает. В клинике Мишовича ему удалили одно легкое. Утром получил письмо. Пишет санитарка под его диктовку. Не велел отпускать тебя. Из-за гор катятся большие дотации…
— Боюсь, я уже стар для этого.
— Велю жене спросить Малинку.
— Что, что?
— Не сердись. Уж и пошутить нельзя.
— Гм!
— А Малинка и в самом деле какая-то бледная, неспокойная. Данила, когда на свадьбу позовешь?
— Я ее недели три не видел.
— Тем желанней будет. Я тоже иногда удираю от жены. Поездишь по селам, а как вернешься, вроде только вчера поженились. Как парнишка?
— Отлично.
— Никола говорит, ты в Фрковичах кашу заварил. Даже до пистолета дошло…
— Пусть Никола не лезет не в свое дело. Не то я материал о лавках передам в прокуратуру… Официант, счет! До свидания, товарищ зампред!
— Погоди, куда ты так скоро?
— Дела…
Однажды ночью хаджи сказал мне:
«Данила, старина, запомни хорошенько! Мирному человеку никогда с миром не выпить кофе или ракии. Или кто-нибудь заглянет к нему в чашку или в рюмку, или кто-нибудь присоседится, от чего кофе бедняге покажется горьким, или наговорят такого, что годами тошно будет».
Так вот, с какой стороны товарищ Никола под меня подкапывается. Про пистолет слышал… Ладно, товарищ председатель, все стерплю, только Ибрагима не задевай, не то берегись! Будем биться не на живот, а на смерть, даю тебе честное слово. Пусть и беспартийное!