Около полуночи мы ползли по Посавине. Машина, груженная купленным по дороге товаром, едва дышала. Одышливое кряхтенье мотора убаюкивало, как скучное чтиво. С шофером мне не о чем было разговаривать. С девушкой ни о чем нельзя было разговаривать. Любое слово показалось бы шоферу подозрительным, и назавтра весь Лабудовац говорил бы о том, что я предавался в Белграде кутежам и оргиям и спустил все кооперативные деньги. Поэтому мы молчали, слушая каждый свой монолог. Конторщица дремала. Когда на длинном ровном перегоне мотор затарахтел до тошноты мерно и однообразно, она подняла ко мне голову:
— Можно к вам прислониться?
— Пожалуйста, ради бога!
Если б моральные качества в человеке существовали в чистом виде, земля превратилась бы в обиталище святых. Но попробуйте в перечне черт характера четко разграничить нахальство и простодушие, плутовство и невинность.
Поистине великолепно умение женщин злоупотреблять нашим джентльменством!
В мгновение ока юркнула она ко мне под пальто и, сонно заерзав, что-то защебетала. Я уже думал, что она, как грудной младенец, безраздельно отдалась мне. Между тем, когда мы проезжали через какой-то городок, при свете уличного фонаря я увидел, что колени ее касаются ноги шофера. А тот, то и дело переключая скорость, каждый раз, словно бы нечаянно, проводил по ним ладонью.
Дойчин не дал мне даже прилечь. Только закончили разгрузку, перенесли товар на склад и я, перекинув через плечо пальто, направился к столовой, как он остановил меня взглядом.
— Ты сообщил в уезд о покупке машин?
— Да.
— Откуда у тебя деньги?
— Машины я получил даром, — ответил я и показал ему язык.
— Кого теперь надул?
— Государственный сектор.
— Ну?
— Да, да!
— Обкрадываешь государство?
— Нет, просто придерживаюсь принципа: динар — батюшка, рентабельность — матушка.
— Смотри, как бы не родился ублюдок!
— Внебрачные дети в правах не лишаются.
— Мелешь чепуху! Поднимется шум, Данила, я первый тебя бить буду.
— О, и сам поцелуешь черную землицу!
— Думаешь? Ну, ладно. Как ты? Устал?
— Спасибо, маленько. Что у тебя дома?
— Все по-старому. Что в Белграде?
— Ничего особенного. Сава по-прежнему впадает в Дунай.
— Ну-ну! А все ж смотри, в беду не попади. Все мы не прочь урвать с большого стола, но ты, брат, меры не знаешь.
Зря Дойчин так обо мне тревожился. Все шло как по маслу. Через несколько дней после того, как я подписал контракт в Белграде, прибыли машины, залатанные и перекрашенные. Когда подошел срок первому взносу, я был в отъезде, а никто другой не имел права распоряжаться деньгами. Конторщица любезно сказала гостям, что я — всего-навсего! — на конгрессе и вернусь дней через десять, не раньше. Прием машин закончен. Гости отбыли несолоно хлебавши. А бывший счетовод послал на лесоповал мальчонку с тайным донесением:
— Враг отступил.
Пока два кузнеца, часовщик и шофер испытывали машины, я подписал в уезде контракт на ремонтно-дорожные работы. Золотые реки вновь потекли в Лабудовац. Терять мне нечего. За машины платить не стану — это я твердо решил. Не дам ни динара. Не хватает еще кормить банду, загубившую чудесную технику и выбросившую на помойку кровь и пот нашего народа! Не дам, и все тут. Пускай подают в суд. Будем таскаться по судам, пока или им, или мне не надоест. А тем временем машины будут работать полным ходом. Пускай себе тяжба тянется хоть до второго пришествия. На то мы и крестьяне. Разве мы не клали жизнь ради одного-единственного саженца? А уж про машины и говорить нечего.
И контракт с уездом — тоже не бог весь что! От точных сроков я увернулся. Ну а раз над тобой не висят сроки — не грех кое-что из обязательств оставить и потомству.
В первый год белградское дорожно-строительное предприятие требовало деньги за машины. Я не отвечал, прикидывался дурачком. А машины работали и день, и ночь, в кассу шла чистая прибыль.
На другой год пригрозили судом. Я отмалчивался.
Минуло два строительных сезона, когда меня вызвали в Белград на арбитражный суд. Я не явился.
Через четыре месяца пришла вторая повестка. Я молчу. А машины работают вовсю, далеко перемахнув все заданные мощности. Миновал и третий сезон. И, наконец, прибыла третья повестка. Я собрал вещички и двинулся в путь. Дальше уклоняться я не решился.
Отправляясь в Белград, я еще не знал толком, как вести себя перед судом. И ни чуточки из-за этого не горевал. Как там себя ни веди, передряга эта скоро забудется. А перед судом истории я чувствовал себя чуть ли не героем.