— Данила! — снова говорит председатель. — Я вызвал тебя затем, чтоб обратить твое внимание на кое-какие вещи. Начнем с личного. Почему ты не надел выданный тебе костюм? А впрочем, мог бы и сам купить, жалованье ведь получаешь?
— А мне нечего прятать под внешним лоском.
— Но ты же своим неряшеством мараешь и внутренний облик. Твой внешний вид тянет тебя назад.
— А руки — вперед! — огрызнулся я, заметив, что мой тощий хозяин начинает приходить в раздражение. Он явно не ожидал от меня такой прыти, тем более разговора на равных. Чтобы доказать, что дело не в похвальбе, я воскликнул: — К примеру, Лабудовац! Он лучшее доказательство тому, как я надрывался и сколько времени у меня оставалось на внешний лоск!
— Хвалиться тут нечем. Твой Лабудовац — топором срублен.
— Неправда.
— Вскоре мы по плану реконструкции кое-что снимем. А попутно произведем перестановку кадров. Дома-то ты понастроил, а нужники — в огородах, согласно твоей концепции агротехники. На лесопилке никто и понятия не имеет о самоуправлении. Когда я спросил рабочих, что они об этом думают, они только глазами захлопали. Только мужичок с пилорамы подал голос: «Главное — здоровье беречь!»
— Я не агитатор!
— Твоя ошибка в неправильных основах. Возьмем, к примеру, экономику. Чистую арифметику. Я просмотрел дела твоего кооператива с первого дня. Там сам черт ногу сломит. А сколько фальшивок, подписанных твоей рукой. Составлял акты о подарках, обманывал людей, на сборку оборудования израсходовал в семь раз больше, чем следовало, потому что работал без специалистов, сами, мол, с усами. Ты отучил народ влиять на совет, заменив его собственной персоной. Ты создал предприятия, которые в новых условиях не могут существовать без дотаций. Если ты отдашь им и последнюю рубаху с себя, ты все равно не возместишь того, что у них отобрал. Люди боялись тебя и потому не перечили. Ты лез во все дырки, пуская в ход грубость и примитивизм.
— Товарищ председатель…
— Выслушай меня до конца! Ты способный человек, ты мог бы горы своротить, если б тобой управляла твердая рука. Я бы не променял тебя на сотню других. Так вот мы тут решили перевести тебя в город. Приоденешься, отмоешься, подрежешь ногти, каждое утро будешь брить свою щетину и работать под строгим контролем совета. Словом, мы из тебя вытравим примитивизм, заниматься политикой не позволим. Будешь исполнителем. Дисциплинированным коммунистом. Современным гражданином и хозяйственником. А на твой кооператив наложим арест. Чтоб расплатиться с теми, кого ты обокрал… Около ста шестнадцати миллионов. Другого за такие грехи я бы отдал под суд. Тебя не могу, ты был ослеплен фанатизмом. Время дерзких и всемогущих фанатиков прошло. Верховный властитель должен стать так называемым рядовым гражданином и свои личные интересы подчинять общегосударственным. Сейчас отправляйся в Лабудовац, по всей форме сдай дела, приведи в порядок свои личные, а в следующий понедельник явишься ко мне. Ясно? И чтоб я тебя больше не видел в таком виде…
О, небо!
Когда-то на фронте я спокойно выкурил две сигареты, пока над нами с грохотом пролетали немецкие снаряды. Не раз я схватывался врукопашную с солдатом в каске, и мы оба вгрызались зубами друг другу в глотку. Стаи «юнкерсов» целых два часа бомбили нас, четверых, на какой-то безымянной высоте в Сербии. И ни разу я не терял головы. Сейчас я сидел оторопелый, трахнутый лесоломным топором, расколовшим мне череп. Я точно ослеп. Окаменел от неожиданности.
— Можешь идти! — сказал председатель, но я был не в силах подняться.
Сначала на глазах закипели слезы. Неодолимые горючие слезы. Я боялся произнести слово, потому что они хлынули бы из меня неудержимым потоком. Неужели я заслужил такой конец? Ради этого горел на работе? Дрался, голодал, отказывал себе во всем, даже в простом человеческом тепле? Бичевал себя, чтоб закалить для службы людям. Неужто этот человек уполномочен от лица народа с такой легкостью выносить мне приговор?
Гнев вспыхнул во мне.
— Слушай, ты, философ! — процедил я сквозь зубы. — Откуда ты взялся? Наживал в мягком кресле геморрой и хороший оклад, а теперь пришел сказать мне, как мы тут без тебя вкалывали! А где ты был, когда надо было поддерживать энтузиазм в людях, получавших в месяц шесть килограмм кукурузы на всю семью? Где ты был тогда? Писал доклады о высокой сознательности народных масс?