Я вспомнила о папе, и заплакала. Он не простит потерю кольца, и что я еще раз его подвела.
Я представила, как он посмотрел бы на меня, узнав о пропаже, и жгучее сожаление начало разрывать грудь. Наверное, никакие слова не умалили бы его.
- Что же ты за человек такой? - рассмеялся Старик. - Как таких земля-то держит! Противно.
Он плюнул мне на ноги и замолчал. Я затряслась, обхватила себя руками и захрипела. Мама обняла меня и тихо спросила:
- Это Дима взял у тебя кольцо?
Два зеленых изумруда, смотрящие с отвращением на меня - вот что пугало меня долгие месяцы в больнице.
Я задергалась и затопала ногами от беспомощности: я ничего не смогу сделать, чтобы искупить свою вину.
- Дима! - ледяным голосом позвала мама. Не дожидаясь ответа, она пошла на кухню и потянула за собой.
Возможно, папа бы покачал головой и ничего не сказал. Он всегда так поступал, когда я в детстве что-то вытворяла, но это молчание действовало куда более пугающе, чем ругань матери.
- Это ты взял у нее кольцо, паршивец? - зарычала мама, точно львица. - Столько лет кольцо было на пальце, и тут появляешься ты, со своими сомнительными дружками, как оно пропадает.
Дима замер с кружкой в руке и смущенно улыбнулся. Его губы, как и руки, дрожали.
- А разве у Нади было кольцо? - спросил он неуверенно.
Мама задрожала от гнева.
- Вот знала же, что не надо было соглашаться на уговоры своей, - она на мгновение замолчала от душившей ярости и добавила, словно ругательство:
- Своей сестрицы. Ничего хорошего не жди от сына такой простушки, как она!
Дима выпрямился и нахмурился. С грохотом, он поставил чашку на стол и сказал таким же тоном:
- Мою маму трогать не надо, тетушка. И ваши обвинения мне неприятны. Вы ничего не знаете и сразу же обвиняете, разве так делается?
Дима неровно выдохнул и продолжил:
- Может, Надя уронила его, или его украли, или оно закатилось куда, а, может... может, она его съела. Кто знает, что она могла с ним сделать?!
Я стояла возле стола и смотрела на свои голые пальцы.
- Ты делаешь несчастными всех вокруг, неужели ты не видишь? - спокойно спросила Утонувшая Девочка, и в ее спокойствии я услышала истину. - Ты - сорняк, который нужно вырвать. Ты - опухоль, которую нужно вырезать. Ты - это ты, и без тебя мир станет лучше.
- Сколько можно ей говорить?! - сказал в ответ Старик. - Нужно просто взять, да порезать этой дуре бесхребетной руки, чтобы знала!
- На твоих похоронах будут плясать и петь. Вернется весна, когда ты умрешь, - все более раздражаясь, заговорила Утонувшая Девочка.
Мама что-то громко сказала Диме, и тот ответил ей, но вместо их голосов я слышала жужжание пилы. Звук нарастал, становился невыносимым, и я закричала.
Дима замолчал и испуганно уставился за меня. В его взгляде я распознала чувство вины, и вспомнила, что это он взял кольцо, но ничего не сказала. Я перестала кричать, убежала на второй этаж и закрылась в ванной.
Тело дрожало крупной дрожью. Голоса в голове кричали и ругались между собой, и мои крики не унимали их.
- Куклы на нитках! - завопила Женщина. - Они хищники, ты - жертва!
- Это отличный шанс убить себя. Перестань дышать, и все. И не дыши, пока не умрешь. Когда умрешь, можешь дышать сколько угодно, - заговорил чей-то лихорадочный голос.
Я задержала дыхание, но голова продолжала разрываться от разговоров.
- Ты виновата. Ви-но-ва-та. Понимаешь? Во всем! - сказала Утонувшая Девочка и захохотала.
- Надя бежала домой и услышала собачий вой. Надя хочет душу, но ее болезнь съела на ужин, так и знай!
- Они хищники, ты - жертва! Но олень отведает кровь волка, пообещай!
Я замотала головой, закрыв уши руками, но ничего не помогало. Казалось, череп трещит от напряжения и вот-вот взорвется.
- Замолчите! - закричала я.
- Надя училась, да не доучилась. У Нади есть мечта, но судьбою ее реализация не дана, так и знай!
- Замолчите! Замолчите! - сжав голову руками, снова закричала я.
Надо было что-то делать, чтобы избавиться от этой какофонии, и я начала биться головой о стену. Боль волной накрыла меня, но я продолжала биться о кафель. Голоса не прекратили кричать. Я не могла больше этого выносить и взяла ножницы, которые когда-то спрятала под раковиной.
Я хотела проделать отверстие в голове, чтобы ослабить давление и, если удастся, выпустить эти голоса. Раскрыв ножницы, я поднесла лезвие к голове и надавила. Кровь пропитала собой волосы, закапала на лицо.
От стука в дверь я вздрогнула и еще сильнее вонзила в себя ножницы. Застучали снова, и я открыла дверь одной рукой, чтобы мне не мешали высвобождать голоса. Но стоило открыть ее, как Дима схватил за руки, а мама отобрала ножницы. Дима дрожал, его ладони были холодными и липкими.