Она требовала много, но и отдавала не меньше. Иногда мы репетировать несколько часов одну и ту же сцену, пока миссис Портер не получала то, что хотела. Искренних эмоций, горящих взглядов, отточенных и выверенных движений или полной импровизации. Мы могли обессиленные, глубоко дыша, упасть прямо на пол, но через минуту вставали и прогоняли эпизод дальше. Миссис Портер была строгой, но мы уважали ее. И иногда вместо репетиций часами сидели прямо на сцене и слушали ее рассказы: о жизни, искусстве, театре…
Профессор качнулся на пятках и обернулся к окну.
— В первый год после переезда моя жена поддержала идею провести в городе окружной конкурс театрального искусства среди школ. Тогда, только вступив в должность директора, она всевозможными путями пыталась привлечь внимание к только что построенному и обновленному Центру искусств. Ты, скорее всего, не помнишь этого времени. Миссис Портер ставила «Отелло». И тогда я впервые попал на ее спектакль. Кстати, они взяли первое место, — чуть склонив, профессор повернул голову ко мне. — И… мне понравилось. С тех пор сменялись составы, постановки, но мы с женой все также с радостью ходим на спектакли.
Мистер Смитт еще раз бросил быстрый взгляд на непогоду за окном, подошел к столу и опустился на свой стул.
— Итак, думаю, мы достаточно отдохнули и можем продолжать, — он прищурился, когда взглянул на наручные часы и достал новые тесты.
Чай совсем остыл, но я успела согреться, поэтому без сожаления отставила полупустую чашку на стол. Длинные пряди упали на лицо, и я убрала их за спину, локтем затронув стопку книг, лежащих на краю. С глухим звуком они упали на пол. Пришлось краснеть и извиняться, а затем тянуться к разбросанным вещам.
Я подобрала книги, валяющиеся возле них ручки и карандаши и уложила на отполированную столешницу. Сама, вздохнув, плюхнулась на стул и, дернув головой, смахнула в очередной раз упавшие на лицо волосы. А через секунду поняла, что не стоило злиться, нужно было держать себя в руках.
В глазах потемнело, голова закружилась, на лбу выступила испарина от резкой боли. Меня замутило, на глазах выступили слезы, а из груди непроизвольно вырвалось приглушенное протяжное мычание. Обхватив ладонями широкий деревянный край стола, я сжала его, пытаясь собраться с силами и успокоить мельтешащие в глазах темные пятна. Резкая боль разрывала виски, то сдавливая, то накачивая их кровью, так, что в ушах зашумел океан и был отчетливо слышен каждый удар встревоженного сердца.
— Эмми? Эмми, что с тобой?
Испуганный голос прозвучал у самого уха, когда профессор в два шага пересек гостиную и склонился над столом, всматриваясь в мое искореженное болью лицо.
— Все в порядке, — поборов очередную волну, я сглотнула колючий ком в пересохшем горле и сильнее сжала руки.
— Отвечай мне, что случилось? Немедленно! — громкий голос раскатами грома пролетел по комнате. Я вздрогнула.
— Пожалуйста. Прошу вас, тише…
— Эмми, как ты? Чем я могу помочь? — все также с нотками беспокойства.
— Это всего лишь мигрень. Простите, я немного посижу и все пройдет, правда. Сегодня даже таблетки не помогают. Я просто посижу… совсем немного… посижу…
Я обхватила голову руками, запустив пальцы в волосы, большими надавив на виски. Знала, что это не поможет, но хотела сделать хоть что-то, пока краска стыда медленно покрывала шею и лицо. Мистер Смитт еще несколько минут растерянно шарил по мне напряженным взглядом, а затем быстрым шагом вышел из гостиной.
За окном начинался дождь. Редкие капли стучали в стекло, разбавляя тишину комнаты и, собираясь в тонкие ручейки, стекали вниз.
— Держи. Может станет легче.
Я открыла глаза. Профессор держал стакан с водой. На его серьезном лице слабо читались эмоции, но чувствовала идущие от него волны раздражения и чрезмерного напряжения. Стоило только забрать воду, он пересек комнату и подошел к окнам. Постоял там немного и вернулся к столу. От него к стене и обратно к окнам. В звенящей тишине и под пристальным и теперь немного злым взглядом я сделала несколько глотков.
— Извините, — шепнула в удаляющуюся спину.
Мистер Смитт замер и обернулся.