Не один я с горечью вспоминал подобную писанину в первые-то дни настоящей войны.
Пройдут годы. Книжки такие, слава богу, издавать больше не станут. Но вопрос: «Как могло случиться такое? Почему допустили немцев до Москвы?..» — по-прежнему будут задавать уже новые поколения.
Что поделать, велик интерес людей к достоверному факту, реконструкции событий. А сама история? Она разве терпит двусмысленности? Тот, кто наряжает ее да приукрашивает, не только попирает истину, непростительно и легкомысленно забывая о погибших на изрытых снарядами полях сражений в сорок первом. Я считаю, здесь прямая услуга нашим политическим противникам! Обойденные стороной исторические факты рано или поздно попадают к ним на вооружение и уж, можно не сомневаться, будут старательно интерпретированы в нужном для них духе.
А люди хотят знать о себе только правду, какой бы горькой она ни была. Хотят понять и осознать народный характер, разобраться в истоках его духовной силы.
Не берусь сейчас ни оправдывать, ни судить кого-то за то, что произошло в сорок первом. Я был просто солдат, летчик, который видел войну из кабины своего истребителя, и рвался в бой, чтобы отстаивать от врага честь и независимость Родины. Поверьте, это не лозунг, не фраза. Чувство Родины для меня — связь с уголком земли, где родился, с отчим домом, множеством нежных воспоминаний, глубоких подробностей, о которых не расскажешь, но которые в ответственную минуту становятся самыми важными. Это я всегда остро чувствовал и осознавал. За это шел в бой. А вот как сложится война — не знал.
Позже станет известен снимок — его сделал за пятнадцать минут до четырех утренних часов 22 июня немецкий репортер: штаб Гудериана Возле границы Советского Союза. Пятнадцать минут до начала войны… И Гудериан напишет в своих воспоминаниях: «Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестров они проводили развод караулов».
В той же крепости потом найдут будильник. Он прозвенел в четыре утра 22 июня, и стрелки его остановились навсегда. Остановились в тот день — некоторые на взлетной полосе, а некоторые прямо на стоянке — 800 наших боевых машин. Истребители, штурмовики, бомбардировщики — остановились без боя, так и не взлетев… А всего мы потеряли за первые часы войны 1200 самолетов!
Это спустя годы историки начнут выяснять причины наших неудач и будут появляться: «Во-первых… во-вторых… в-третьих…» А тогда мы с тревогой следили за событиями, которые развернулись на советско-германском фронте. Понимая, что рано или поздно попадем на фронт, по крайней мере надеясь на это, дважды в день вслушивались в устаревшие уже сводки: день-то для нас на Дальнем Востоке начинался раньше.
3 июля, хорошо это помню, по радио выступил Сталин. Его речь потрясла всех с первой же фразы: «К вам обращаюсь я, друзья мои!» Сталин обращался к каждому из нас…
А на следующий день — так, очевидно, совпало — Гитлер хвастливо заявил: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл».
Да, немцы торопились — полагали, что развязанная ими война фактически закончилась, мы же, напротив, считали, что она только еще начинается. В атом был наш большой политический выигрыш. Мы собирались с силами, готовились разбить армию, противостоять которой до нас никто не смог. В сердцах русских пробуждался великий гнев.
…Везло мне в годы войны на контрнаступления. Одно из них — самое памятное, возможно, потому, что первое, — на подступах к столице.
В октябре над Москвою, да и над всей страной, нависла серьезная угроза — немцы прорвали линию фронта. Их танковые и моторизованные дивизии устремились на Гжатск, Можайск, а оттуда до Москвы рукой подать. Большая часть войск наших Западного и Резервного фронтов оказались окружены в районе Вязьмы; войска продолжали отчаянно сопротивляться и в окружении, выигрывая тем самым время для подготовки оборонительного рубежа на подступах к столице. И мрачнели дороги от бесчисленных амбразур дотов. Незримо, зловеще стелились минные и фугасные поля — под ноги врагу. Москвичи рыли окопы, траншеи, ходы сообщения и рвы, ставили «ежи» и проволочные заграждения.