Как-то вечером я собрал на совет моих толковых помощников — начальника политотдела и начальника штаба. В тот день с боевого задания не вернулись два наших истребителя. Предложений от помощников последовало много, но, на мой взгляд, реализуй их мы, положение дел вряд ли бы существенно изменилось. Тогда свою идею высказал я. Мысль-то была простецкая: использовать для воздушной разведки трофейный «мессер», захваченный нами в Веселом. Первым возразил начпо Ананьев:
— Евгений Яковлевич, на «мессершмитте» никто не летает, кроме вас. Не может же командир корпуса, генерал выполнять функции рядового летчика.
— Если требуют интересы боевой обстановки — может, — ответил я, откровенно говоря, не очень уверенный, что с моей идеей согласится командарм Хрюкин.
Во всяком случае, начальник политотдела и начальник штаба после некоторых дебатов отступили — вынуждены были! А на следующий день рано утром я вышел на связь с командующим 8-й воздушной армией генералом Т. Т. Хрюкиным и попросил принять меня. Получив согласие, тут же сел в кабину По-2 — по газам! — и прибыл в штаб армии.
Командарм принял сразу — видно было, что ждал. Мне нравился этот человек. Высокий стройный блондин с голубыми глазами, внешне, казалось, он больше походил на героев классических драм. Однако те, кто работал с Хрюкиным, знают, что по характеру командарм был достаточно волевой и требовательный военачальник.
— Что стряслось? — спросил он, едва я переступил порог землянки. — Почему такая срочность?
По возможности убедительно и, как мне казалось, обоснованно я принялся объяснять командующему, что мы несем большие потери на разведке, что в интересах дела целесообразно использовать трофейный «мессершмитт».
— Полеты будут результативными и безопасными, — говорил я, а Хрюкин внимательно смотрел на меня и, не то сомневаясь, не то соглашаясь с моими доводами, заметил:
— Безопасно будет над территорией очень опасно — над нашей.
Тогда я развил план, по которому предусматривались для безопасности пролета «мессершмитта»-разведчика входные и выходные ворота, а также сопровождение его нашими истребителями.
Командарм внимательно все это выслушал, помолчал и спросил:
— А самолет-то надежный? Да и кого, кстати, вы собираетесь посылать на разведку?
Тут я доложил, что, судя по формуляру, машина новая — налетала всего шестьдесят часов, и что на разведку буду летать я сам.
Услышав последние слова, Тимофей Тимофеевич поднялся из-за стола и беспокойно заходил по землянке:
— Странно получается: комкор и в роли разведчика… Что у вас, других летчиков нет?
Летчики, понятно, были, но управлять «мессершмиттами» никому из них не приходилось. А чтобы подготовить к вылету на незнакомой машине даже самого опытного пилота, потребуется время — не меньше недели. Такие доводы приводил я командующему воздушной армией, все больше теряя надежду на положительный исход задуманного. Вдруг Хрюкин подошел ко мне почти вплотную, морщинки у его глаз сбежались веселыми лучиками, и он сказал как-то по-дружески просто:
— Неугомонный вы. — И уже решительно заключил: — Разрабатывайте детальный план разведки. Это боевое задание необычное. Ответ получите сегодня в тринадцать ноль-ноль.
После встречи с командармом я на том же По-2 перелетел к себе в штаб корпуса и сразу же принялся с начальником штаба за детальную разработку разведывательного полета. Вскоре картина прояснилась подробно. По нашему замыслу, первой на задание взлетала четверка истребителей, которая должна была сопровождать меня до города Саки. Затем почти бреющим полетом я уходил в сторону моря в определенную точку — на расстоянии шестидесяти километров от береговой черты — и уже оттуда брал курс на аэродром Херсонес, где и предстояло провести первую разведку. Выполнив боевое задание, я должен был опять уходить в море на малой высоте и возвращаться домой через намеченные нами входные ворота, то есть пролететь над определенным участком между двумя вполне определенными географическими точками.