Иван Полбин шутил. Но пройдет немного времени, и наши войска, прорвав позиции сильно укрепленного одерского рубежа обороны, будут громить немцев, окружая их в городе Бреславль. В эти дни внезапная оттепель выведет из строя все полевые взлетные полосы. Тогда комкор «петляковых» Иван Полбин предложит перебазировать свой корпус на аэродром с цементной полосой прямо на берегу Одера! Категорически запрещалось располагать бомбардировщики так близко к фронту: ведь наступление не парадный марш, боевая обстановка то и дело меняется — сегодня так, а что будет завтра, кто знает?.. Необходимо все учитывать. Но генерал Полбин настоял на своем, убедив командование согласиться с его предложением. Ну а об эффективности такого решения и говорить нечего: заметно увеличилось количество боевых вылетов, значительно облегчено было прикрытие «пешек» истребителями, сэкономлены десятки тонн горючего.
Однако слишком «тесный контакт» с неприятелем чреват был порой поворотом событий совершенно непредвиденным.
Однажды с передвижным командным пунктом мы расположились в каком-то небольшом литовском местечке. Радиостанцию, все подсобные машины установили во дворе двухэтажного дома. На крыше пристроили антенну, и связной принялся вызывать на связь штаб воздушной армии.
Прошло совсем немного времени, как вдруг Петр Остапенко, водитель моего «виллиса», открыл из окна верхнего этажа дома огонь длинными автоматными очередями. Спрашиваю:
— Петр, кого пугаешь? В чем дело? А он стреляет и кричит:
— Фрицы, гады, «виллис» украли!
— Как это украли? — интересуюсь я. — Машина стояла под окном, у самого подъезда.
Тут Остапенко опустил голову и держит передо мной такую речь:
— Ключ от запуска мотора я оставил в машине… Вижу, местечко пустое, населения нет. Ушли, думаю, все. Значит, мы здесь одни и хозяева. А когда поднялся на второй этаж, услышал через открытое окно, что кто-то запускает мотор машины. Глянул, а шесть фрицев с автоматами уже сидят в «виллисе». Я — за автомат, а они поехали. Я — стрелять, да не попал. Виноватый я, командир…
Что тут скажешь? Жаль, конечно, «виллис». Хоть и американская, но хорошая машина была. Выругал я тогда Остапенко для порядка.
— Оставил, — говорю, — без машины, сам и доставай.
Он промолчал.
Когда закончился день, стихла стрельба на земле и в воздухе, все, кто находился на командном пунктов, собрались на ужин.
— А где Остапенко? — спрашиваю. Никто не знает. Обыскали весь дом — думали, может, спит где? — нет водителя.
Поужинали. Легли отдохнуть — рано утром снова боевая работа.
Опять летят команды, запросы: «Дракон!» Идем на Переправу…», «Я — „Дракон!“ Будьте внимательны! Двадцать „юнкерсов“ в том направлении…» Немецкие бомбардировщики рвались к боевым порядкам наших войск, переправам через реки Нерис, Вильно, и мы отражали эти их налеты, прикрывали танкистов генерала Обухова, сами вели штурмовики…
Вдруг часов в одиннадцать-двенадцать на КП по-является Остапенко.
— Товарищ командир! Ваше приказание выполнил. Легковая машина — «опель-капитан», прошла всего двадцать тысяч километров — стоит у подъезда. ; Гляжу, мой Петр весь сияет, хотя видок такой, будто где-то глину месил. А «опель-капитан» и в самом деле у подъезда стоит.
— Как же это ты, Остапенко, умудрился? — спрашиваю с укором. — — Да разве я посылал тебя за машиной? Неужто не дали бы нам какую-нибудь тарахтелку?
— Э-э, товарищ генерал, тарахтелка нам, истребителям, ни к чему. Уж если летаете на самых-самых, то и по земле на чем попало ездить не след! — Водитель Остапенко с большим почтением относился именно к летчикам-истребителям. Никого другого не признавал, страшно гордился тем, что имеет отношение — какое-никакое — к истребительной авиации, хотя и сетовал нередко, что вот-де самому ничем таким отличиться за всю войну не довелось и что вот вернется домой, на родную Полтавщину, а похвастаться и нечем будет. Я уверял его, что он не прав, говорил, что фронтовой шофер — такой же, как все, защитник Отечества, а он, Петр Остапенко, надежный и очень подходящий даже для командира истребительного авиакорпуса боевой помощник, смелый и мужественный боец.
Но вот то, что рассказал нам Остапенко, объясняя свое временное отсутствие, удивило нас всех настолько, что слушали мы его историю, как настоящий детектив.
— После того как вы мне выдали за «виллис», я пошел искать машину, — начал он свой рассказ, который постараюсь передать ближе к авторскому. — Взял автомат, две гранаты и направился по дороге на Вильно. Иду и по немецким указкам читаю: «Стоянка — до Вильнюса 75 км». Иду. Кругом пусто. Никого нет. И шел я так очень долго, маскируясь кустами, деревьями. Устал, лег отдохнуть в кювете. Вдруг слышу мотоцикл трещит. «Может, немцы?» — думаю. Спрятался — они промчались мимо, тогда я дальше двинулся. Прошел еще километров шесть-семь. Гляжу, небольшое село — хат на пятнадцать-двадцать, к лесу примыкает. Решил подобраться со стороны леса и посмотреть, кто есть в селе. Когда выполз на окраину — батюшки! — у первой хаты вот этот самый «опель-капитан» на меня смотрит, а вокруг ни души. Лежу и думаю: «Что делать?» Пока думал, фрицы начали ходить. Один запустил мотоцикл с коляской и укатил. А я все лежу и думаю: «Что же делать?..» Потом пополз, а сам все думаю: «Обрежу-ка на „опеле“ провода от замка зажигания — хрен уедут…» Дверцу открыл и что же? — ключ от зажигания в машине торчит! «Эх, — думаю, — шофер такой же чурбан, как я, оказался!» На сиденье фуражка офицерская. Вскочил я тогда в машину, фуражку напялил, автомат и две лимонки на сиденье положил. А дальше все просто было — нажал на стартер, мотор сразу же запустился — и ходу!