– Признаю свою ошибку. Ты вовсе недурна, куколка, – процедил он, глядя мне в лицо своими нестерпимо яркими змеиными глазами. – Но так ли невинна?
Его рука в черной перчатке сжала мою грудь. Я вдохнула через сжатые губы, задерживая дыхание и дрожа от отвращения. Пальцы круговыми движениями обвели сосок, погладили живот, скользнули между бедер…
Слезы брызнули из глаз. Я закусила губу, чтобы не закричать, не опозориться перед чужими мне людьми, не доставить удовольствие этому монстру, только прикидывающемуся человеком!
Грубые пальцы раздвинули мою плоть, по-хозяйски скользнули внутрь…
Я все-таки не удержалась и вскрикнула.
Не ведая, что творю, ударила наотмашь. Раздался звонкий хлопок.
Отшатнувшись, Кабрера схватился другой рукой за быстро алеющую щеку, на которой четко отпечатался след моей пощечины.
– Ах, ты..! – каудильо схватил меня за подбородок. Змеиные глаза на миг полыхнули яростным пламенем – таким жгучим, что показалось, от меня останется только пепел. Губы раздвинулись в хищном оскале.
– Сладкая, как клубника, – сказал Кабрера и, высунув язык, лизнул меня по щеке.
Потом отстранился и крикнул через плечо:
– Гвардейцы! Немедленно отведите сеньориту в ее спальню!
И, вновь улыбнувшись мне и заставив опять затрястись от омерзения, добавил совсем тихо:
– Благодари прародителей драконов, что ты чиста. Иначе я разорвал бы тебя прямо сейчас. Но не надейся, отсрочка не будет долгой.
Глава 4. Важней всего погода в доме
Сначала проревелась в три ручья как Несмеяна-царевна. А кто бы не плакал? Так опозорить перед толпой народа!
– Гад ползучий! – ругалась я, захлебываясь слезами и злостью, и кружа по комнате, в которую меня заперла стража. – Маньяк! Извращенец! Диктатор хренов!
Ему нравилось унижать. Конечно, нравилось! Иначе не улыбался бы так нахально и вызывающе. Привык всегда получать желаемое? Ха! Одно ясно: ругайся или нет – легче не станет. И горло все еще сжимал ошейник. Попробовала его снять, но не нашла никакой застежки, а бархат оказался плотным, такой голыми руками не разорвешь.
Мне жутко захотелось обратно в Москву. Пусть там будут дожди и снег, здесь погода стоит не лучше. Зато там нет решеток на окнах, зато тебя не унижают так бесцеремонно и нагло!
– Ненавижу! – я скинула туфли и швырнула об дверь.
Следом за туфлями отправилась подушка.
Потом картина.
Потом горсть флакончиков с трюмо.
Последней пострадала цветочная ваза. Розы рассыпались, а фарфор хрупнул и раскололся.
Я долго смотрела на осколки, прокручивая в голове целую карусель мыслей. Края у осколков достаточно острые, чтобы разом оборвать страдания. Вот только стоит ли оно того?
Стиснув зубы, я решила, что нет. Мы еще поборемся! Как говорила бабуля: «Хоть надвое разорваться, а врагу не сдаться!»
Да, бабуля бы на моем месте не распускала нюни. Не женщина была – кремень! Даром, что партийный работник. Она бы этого проклятого дракона одной рукой за хвост взяла, другой…
В дверь заглянул охранник. Заглянул, нахмурился, оценил устроенный мной погром и тут же ушел. А у меня душа упала в пятки, когда я поняла – за кем.
– Ну и пусть! – вслух сказала я, чтобы хоть немного ободриться. – Я ему все выскажу! Прямо в глаза, да! Гад чешуйчатый!
Моей решимости поубавилось, как только снова скрипнули дверные петли.
Тело помнило боль от ошейника и грубые руки между бедер, а потому застыло, точно парализованное.
Но в комнату вошел вовсе не правитель, а невысокий и хрупкий паренек лет семнадцати. Окинув разгром злым взглядом, сморщил симпатичное лицо и процедил:
– Эта курица вообразила, будто она орел.
Сощурившись, он взглянул на меня и похлопал по галифе рукоятью кнута. Я тут же вспомнила, где видела этого мальчишку раньше – во время грозы, верхом на белоснежной лошади.
Я выдохнула, справляясь с волной негодования, и ответила:
– А вы, наверное, хотели меня обидеть? Для этого придется сказать что-то умное.
Едва прикрытые черными кудрями уши мальчишки заалели, а за окном тотчас блеснула молния.