— Думаешь, я не предлагал? Да тысячу раз уже. Он отказывается.
— Как?! Почему?
— Долго объяснять…
Да я и не знал, как рассказать Сергею то, что сам понимал очень смутно. Если вообще понимал. Как Валерка ежедневно стоит на Замковой Горе и одержимо рисует свои эскизы. Один за другим. Каждый день. Всегда только на этом месте.
Как я каждый день, возвращаясь домой, останавливаю машину и выхожу ими любоваться. Альбомные листы торчат из его школьной сумки. Свежие работы, с еще не высохшей краской, разложены вокруг на камнях.
И на всех изображены водопады Небесной страны.
Холст с картиной у мальчика был только один. Валерка время от времени доставал его, раскрывал затрепанную обертку, тщательно устанавливал на мольберте и, сверяясь с эскизами, пытался добавлять к пейзажу что-то, ведомое лишь ему одному. В эти минуты я предпочитал не мешать.
Но когда он прерывал работу, я расспрашивал.
«Почему ты рисуешь только здесь? Почему не хочешь ходить заниматься ко мне в школу?»
«Вы не понимаете, я не могу… У меня не получится рисовать в другом месте. Ведь это его сны».
«Кого? Какие сны? Это ты не понимаешь, какой у тебя талант. Ты обязательно должен учиться дальше».
«Я не могу! Не могу».
«Валера, я должен поговорить с твоими родителями».
Валерка тогда опять прикусывал губу и чуть не плакал.
«Пожалуйста, не надо. Они и так думают, что я учусь в художественной школе. А я должен здесь… Рисовать… Я должен успеть, понимаете? Мне обязательно надо успеть нарисовать так, чтобы получилось очень похоже».
Мы с Сергеем прошли внутрь, в кухню — собирался дождь.
Теперь я смотрел в сад через большое окно. Сад был такой же старый, как и дом. Холодный ветер шелестел в траве, качал ветви яблонь, сдувал начинающую желтеть листву, подхватывал ее и, играючи, проносил сквозь решетку ограды. Ворота ворчливо скрипели. Небо потемнело в ожидании ненастья. На стекло упали первые тяжелые дождевые капли.
Я вдруг представил, как на Замковой Горе под дождем стоит и мокнет мальчишка, который хочет успеть нарисовать свою картину. В это время он всегда бывал там. Я подумал, что Валерка упрямый и ни за что не уйдет.
Друг заварил чай, накрыл старинный никелированный чайничек смешной лоскутной куклой. Тикали ходики.
К их звуку все громче примешивался шум дождя — и вдруг совсем заглушил. Я взглянул: ливень рухнул с небес сплошной стеной. Лужайка перед домом через пару минут стала похожа на рисовую плантацию.
— Серж, ты куда?
— Извини, мне надо срочно уехать.
— А чай?..
— Точно! Чай! — я сбегал к автомобилю и принес термос, оставляя мокрые следы на полу: — Давай сюда!
Дождь неистово барабанил по крыше, скрывал мчащиеся навстречу машины, размазывая свет их фар в подобие импрессионистских мазков Ренуара. Дорога петляла. В потоках воды я не сразу заметил одинокого Валерку, все так же стоящего возле мольберта.
Он был без куртки — накрыл ею сумку с работами. Вода текла по незаконченному эскизу, смывая краски с альбомного листа. Настоящая вода, а не нарисованные горные водопады. Она стекала по Валеркиным волосам, бежала по лицу крупными каплями.
А, может быть, это были его слезы?
— Господи! Что же ты делаешь? Зачем?
— Се… Сергей Петрович, сегодняшний рисунок пропал… Погодите, дождь кончится, я тогда заново…
— Какой «заново»! С ума сошел, заболеешь ведь!
Я набросил на Валерку свой плащ и затащил в машину. Схватил и закинул следом мольберт и сумку с курткой. Акварель потекла разноцветными потоками на коврик. Ерунда. Это все ерунда.
— Скажи ты наконец, зачем?! — я схватил Валерку за плечи.
Его колотила крупная дрожь.
— Я н-не-не м-могу сказать.
— Глупый маленький человек! Можешь!
Я достал термос и налил горячего чая в его металлическую крышку-кружку.
— Пей.
Кружка дрожала в его руках, зубы выбивали на ней дробь.
— Я не рисую сам. Я лишь повторяю его сны.
— Кого его? — я решил быть терпеливым и докопаться.
— Он там, в глубине Горы, — словно не слыша меня, повторял Валерка, — спит. А я вижу его сны, понимаете?
— Да кто спит-то?!
— Он спит! Он! Дракон! — выкрикнул Валерка и дальше затараторил, захлебываясь, словно своим ответом переступил какую-то черту, после которой его словесный поток уже ничего не сдерживало.
— Много сотен лет… нет, наверно — тысяч лет, он там, дракон, спит в своей пещере. Она была всегда, или очень давно… Даже горы столько не живут, вот Замковая раньше была высоченной, и замка на ней никакого не было, а его построили потом, сильно позднее. А еще потом замок тоже рухнул. А он под низом, внутри, все спит! И ему снятся сны про Небесную страну драконов. Там хорошо… Там все время солнце и радуга, и водопады! А маленькие драконы, чтобы стать взрослыми, обязательно должны подняться вверх по течению. Как лососи, видели по телевизору? Только там были маленькие пороги, а тут — огромные водопады. Потому что драконьи детеныши, хоть и маленькие, но большие, если по правде. А взрослые драконы еще больше — как дом, или нет, как замок! И такие красивые, как я просто сказать не могу! А он спит и боится. Он видит во сне свою Небесную страну и боится. Вдруг он все забудет, когда проснется! И тогда он никогда-никогда не вернется домой, представляете?! Драконы, они же теряют память после спячки, особенно когда так долго. Ничего не помнят и становятся дикими зверями. Должен быть кто-то, кто ему напомнит. Ну, как проводник… И вот он меня нашел. А я не успеваю!