Посвящается сыну – Cтанислафу Радомскому.
« Не отводи очей, весна,
Я знаю - ты не виновата.
Так поступает лишь Судьба:
Одарит радостью когда-то,
Но и злодея впустит в дом!..
Узнай, кто или что – злодей?
Чего бояться-опасаться?!
Не скажет – не подскажет, нет.
И самому не догадаться:
Что замышляет и когда,
Ударит в сердце или в спину?
А знал бы, знал бы – что тогда?!
…Не знаешь? А я знаю: сыну
Не дал бы жизнь, хотя …и смерть
Не видел бы в его глазах.
И в этом – судеб круговерть,
А выбраться – никак! Никак!
…Как сиротеет сердце, знаешь?
Опять же, я тебе скажу:
Сын понимает – умирает,
Я ощущаю, что в Аду…
И оба умереть готовы,
Я – за него, он – за меня,
Но нравы вечности суровы:
Умрёт достойный. «Это – я!..»
Не скажет сын, но взгляд-огонь
Сожжёт во мне отца безумство –
Прижмёт к щеке мою ладонь,
Уснёт, любя, чтоб не проснуться…
Так сиротеют взгляд и сердце!
…Горька твоя капель, весна.
(Да помню я - не виновата!)
Так поступают небеса:
Не подожгут рассвет когда-то,
А ночь оставят навсегда.
Такая ночь – печаль святая,
И только в ней мой сын живой.
Весна, прошу: цветами мая
Раскрась мой сон и успокой.
Усталостью сомкни ресницы,
Уйми тоску – она пуста,
И бесконечно сын пусть снится -
Мой Ангел …на плечах креста!
Не удержали счастье плечи
Отца – о, Боже, дай мне сил!..
С тремя горстями тверди в вечность
Я своё счастье опустил…
Январь его засыпал снегом
Густым и горьким, будто дым,
Сиваш издалека, весь в белом,
Холодом веял ледяным.
…Да, сын в раю – где быть мальчишке
С улыбкой солнца на губах?!
Но без него я, вроде, лишний
На берегу живых. И прах
Его томит меня и гложет –
К нему хочу, быть с ним хочу!..
И стон в груди криком изводит:
Кому я болью так плачу?
…Не знаешь! Вот и я не знаю:
Кому, за что, и почему?
Ты не забудь о просьбе: в мае...
…Не плачу я – я так люблю!»
Автор.
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава первая. Укол Дьявола.
…Отец был прав: душа действительно покидает тело при жизни и способна перемещаться в пространстве и времени. Он часто говорил об этом. Постоянно при этом утверждал, что его душа – на реке Днепр, где и приобрел в собственность дом на противоположном от Новой Каховки берегу. А до этого, в 2012 году, перевез меня и маму – мне тогда было десять лет – в город «тонкой воды». Так, насколько я знаю, можно перевести с тюркского название города Геническ. Здесь тремя годами ранее он купил дом, буквально в ста шагах от Азовского моря. Правда, по-нашему с мамой настоянию – бирюза моря нас с мамой околдовали. Тогда мы еще жили в Горловке, а приезжали в Геническ в период моих школьных летних каникул. Заодно, и готовили дом к нашему переезду.
Горловка – родина моей маленькой семьи. Индустриальное гетто (по определению отца) с высокими, точно горы, терриконами посреди города. Расстояние до Донецка – сорок километров. Здесь, в Донецке, я и родился, в одной из областных клиник. В шахтерской столице и фактическом центре Донбасса! Именно поэтому – потому, что Донбасс и судьбы людей здесь предопределены спецификой региона – отец и решил увезти меня как можно подальше от него. Он очень не хотел, чтобы я повторил его судьбу. Да и не только его одного! Окончил школу – спустился в угольную (или ртутную шахту – была там и такая). А вот надолго ли хватит здоровья и удачи – этого как раз никто не знает. Не знал и мой отец, отработав на угольной шахте им. Ленина одиннадцать лет горнорабочим очистного забоя. Остался, как он сам говорил, «без спины и здоровых ног», но не его судьба – погибнуть на глубине без малого 2000 метров. А от двенадцати его друзей-приятелей удача отвернулась: погибали по одному или по два в год. Только Горловка убивала и делала инвалидами горловчан не только из числа шахтеров. Химические производства, металлургические, машиностроение, тот же ртутный комбинат, в том числе и с открытой разработкой – это не печенье перебирать на пищевом складе!
А Геническ влюбил в себя сразу, в том числе, и моего мечтательного отца. Ведь он мечтал дожить со мной на реке. К счастью, доживать ему было еще рано, потому и жил со мной и мамой на море. У нас был даже свой, семейный, гимн новому месту жительства. Мы пели его всякий раз, прогуливаясь пляжем. Даже тогда, когда там было полным-полно людей:
«А мы на море! А мы на море! В проливе Тонком – на берегу. А мы на море с чайками в хоре волну гоняем до не могу!..»