Димка делает короткий, болезненный вдох.
– И я поехал. Вообще ничего не соображал. Пелена красная перед глазами, сердце колотится. Женское тело. Чужое, новое. Ленка. Горячая, мягкая, пахнет сладко. Знакомо, почти как ты, но по-другому. Халат у нее распахнулся, под ним грудь голая. Она прижалась. У меня тоже рубашка расстегнута. Она трется об меня… мы… сосемся. Я ее лапаю... везде. Себя не осознаю…
Димка выплевывает слова с отвращением. С презрением к себе. А я не отрываясь смотрю на лампочку в торшере, выжигаю себе сетчатку, но не могу выжечь из головы картину, которую он рисует словами.
Димка, мой Димка, родной, близкий, любимый… обнимает и целует голую Ленку. Она извивается в его руках, стонет… У него в штанах камень…
Меня сотрясает от ударов сердца, в желудке поднимается острая тошнота.
Хочу крикнуть: прекрати! Не надо! Я больше не хочу это слышать! Но не могу. И Димка продолжает:
– Потом она расстегнула мне джинсы… залезла рукой… и начала…
Он судорожно сглатывает, выдыхает и заканчивает совсем тихо, но не отрывая исступленного взгляда от моего лица:
– И только тут я опомнился. Оттолкнул ее. Назвал б…ю. А она выпрямилась, волосами тряхнула гордо, и заявляет: «Да, пусть я б…ь. Зато честная. И честно скажу: Дима, я тебя хочу. Всегда хотела. И ты меня хочешь. Мы должны быть вместе. И я тебя получу. Я тебя уведу от Карины. Ты не для нее. Ты мой. Ты должен быть со мной». Ну, и еще что-то говорила такое… не помню сейчас. Она как обезумела. Плакала, смеялась.
Я закрываю глаза и стискиваю зубы. Меня сейчас вырвет.
– Мне было противно на нее смотреть. Ленка подошла ко мне, я ее оттолкнул. Ударить хотел, но сдержался. Чего ее бить… себя бить надо. Сам во всем виноват. Оделся и ушел. Пришел домой, тебя увидел. Чуть не умер от стыда. Мне было очень плохо тогда. Потому что я все же изменил. Я не трахал Ленку… но все-таки изменил. Хотя главного у нас с ней не было. Почти не было... Я с ней провел наедине минут пять-десять. Спроси парней. У них даже заставка в игре не закончилась, когда я из комнаты вылетел. Они ничего не поняли... наверное. Я их попросил, чтобы они тебе не рассказывали – объяснил, что ты из-за драки будешь волноваться. Но в остальном они врать не станут. Тебе не хочется врать.
Он замолкает. Он выдохся после такой долгой речи. Но собирается с силами и произносит последнее:
– Карина, я знаю, такое сложно простить. Но пожалуйста… хотя бы попытайся. Это было наваждение. Безумие какое-то. Болезнь… Карина, мы с тобой одно целое. Я не смогу без тебя. Я люблю тебя.
---
Дорогие читатели, простите, что не отвечаю на комментарии. Не успеваю физически, и сайт плохо работает. Иногда пишу, а коммент не отображается.
31
Я молчу. Внутри меня пустота. Она пульсирует невыносимой болью.
Потом приходят мысли. Четкие, ясные. И каждая лишь усугубляет эту боль.
Вот она какая, Димина правда. Он описал ее грубо, без прикрас.
Вся правда? Нет. Далеко не вся. Он рассказал ту правду, в которую хочет верить сам.
И я догадываюсь о том, что он запрятал в глубины своего сознания и для чего не нашел слов.
– Карина… Карина, скажи что-нибудь…
– Ответь еще на несколько вопросов.
– Все, что хочешь.
– Ты ушел от Ленки сразу после того, как… – я сглотнула. – Но домой явился среди ночи. Где ты был несколько часов?
– Бродил по улицам. Остывал. Думал… – ответил Дима после почти незаметной паузы.
– Хорошо. Что было потом? На следующий день, когда ты встретился с Ленкой на работе? И позже?
– Ничего не было. Она подошла ко мне, вела себя, как обычно. Извинилась. Объяснила, что переволновалась во время драки и тоже потеряла голову. Сказала: «Не бойся меня. Карина ничего не узнает. Пусть все будет по-прежнему». А потом… мы работали, как раньше. Я старался не оставаться с ней наедине. Правда, однажды… подвез ее до дома. Не одну, вместе с Мишкой. Потому что он попросил. Он к ней подкатывает. В остальное время я ее избегал. Она меня тоже.