Прижимаюсь к арке и не дыша слежу, как знакомая фигура громко хлопает дверью и несется к подъезду.
Он один, без Ленки. Где она? Осталась в отеле? Или он привез ее с собой да высадил у ее дома?
У меня не было ни одного порыва окликнуть его.
Я спешу уйти, не встретиться! Он найдет пустую квартиру. Увидит, что я забрала вещи и ушла. Напишу ему… позже.
Торопливо иду по темной, пустой улице. Гостиницу я выбрала неприметную, за два квартала от дома. Выбираю дорогу через дворы. Знаю их наизусть, потому что вон за тем домом – школа, где учились мы с Ленкой.
Ноги сами несут к знакомому зданию.
Сажусь на скамью, уминаю ботинками рыхлый, мокрый снег и смотрю на темные окна. Одно окно горит: это кабинет моей классной руководительницы, любимой, уважаемой Марии Михайловны. Наверное, техничка моет там пол. А Мария Михайловна наверняка давно вышла на пенсию…
Как все было просто тогда, в детстве, когда она учила меня идти своей дорогой и ничего не бояться… И я была уверена: справлюсь со всем. Нет ничего, что мне не по силам.
Странно… моя старая школа небольшая, типовая, невзрачная. А в детстве она казалась огромной. Помню линейку в первом классе. Рядом стояла ослепительно красивая девочка с алым бантом в белокурых волосах. Она звонким голосом читала стихи. Леночка Суворова.
Учительница посадила нас за одну парту. Как же я восхищалась своей соседкой! Ее напором, фантазией, смелостью, ее платьями и заколками!
Но она всегда была такой – жадной, завистливой до чужого успеха. Почему она выбрала меня своей подругой-жертвой? Почему до сих пор стремится уничтожить, забрать у меня все? Детская ревность, низкая самооценка… так это она объяснила. Или же я сделала что-то такое, за что она не может простить меня? Нет! Не было ничего!
И все же самую большую боль причинила мне вовсе не Ленка, моя вечная соперница и завистница. А мой самый близкий, любимый, родной и понятный Димка…
От нового приступа тоски я скрючиваюсь и обхватываю голову руками. Нет сил подняться и дойти до гостиницы на другой стороне улицы.
– Карина? Карина, это ты? – вдруг слышу забытый, но такой знакомый мягкий, уютно-хрипловатый голос. – Господи, девочка моя! Что случилось? Как ты тут оказалась? Тебе плохо? Вызвать скорую?
Поднимаю голову, моргаю и охаю.
С большой сумкой в руке, в мешковатом пуховике и вязаной шапочке надо мной склонилась моя старая учительница Мария Михайловна.
---
Дорогие читатели, приношу извинения, может быть перерыв в продах несколько дней. Приболела, сил нет. Весна всегда тяжелое для меня время в плане здоровья.
Отвечу на частые вопросы по книге:
Это однотомник. Сейчас выложена чуть больше половины от черновика, планировалось где-то 300 т.з., но может быть больше, я многое доделываю и переделываю при выкладке.
События книги не будут растянуты на несколько лет. Время истории - несколько месяцев. У героев и их истории есть прототипы, хотя очень многое изменено, поэтому любые совпадения - случайность.
33
– Мария Михайловна! – только и могу выдавить, запинаясь.
– Да я это, я… Кариночка, детка, что такое? Ты почему здесь? На тебе лица нет! И сумка… Ты что, из дома сбежала?
Киваю, и тут, наконец, хлынули слезы.
Рыдаю, сотрясаюсь от спазмов. Слезы ледяные, текут по горячим щекам, а внутри такая боль, что и не передать.
Мария Михайловона охает, всплескивает руками, роняет свою сумку на землю, садится рядом на скамью и гладит меня по спине.
– Деточка, тише, тише! Ну, все хорошо уже… все хорошо. Ты что… от мужа ушла?
– Да… от Димы, – выдавливаю сквозь рыдания. – Только он мне не муж. Мы так и не поженились.
– От Димы! – ахает она. – Такой ведь хороший мальчик! Вы поссорились? Он тебя обидел?
– Он мне изменил. С Леной Суворовой.
– Что?! С кем? С той самой Суворовой?
От потрясения она замолкает. Качает головой, мучительно сводит брови.
Я не собиралась делиться своей бедой. Я собиралась нести ее в одиночку. Но тут признание выскочило словно само по себе. Как в пятом классе, когда я расшибла колено, прыгая с подоконника, и стонала от ужаса в медкабинете. На подоконники забираться было строжайше запрещено. За это наказывали. А я нарушила запрет и разбила колено в кровь, и колготки порвала. Их почему-то было жаль больше всего. Мне за них здорово потом влетело дома.
Мария Михайловна не ругала меня. Пожалела меня, как маленькую, даже сказала: «У кошки боли, у собаки боли, у Карины не боли…» Мне стало смешно, и я ей одной призналась, что натворила.