Набираю воздуха в грудь.
– Ты вернулся в город… один?
– Да! Если ты об этой… Ленке... она осталась. Я с ней даже не говорил, я тебя бросился искать! На вокзале был, но поездов нет. К автобусам приехал – ничего! Метался по всему городу, надеялся тебя на улице увидеть. Столько всего передумал... Потом решился и домой рванул. Карина, пожалуйста, прости меня! Возвращайся. Мы поговорим, я еще раз все объясню. Карина, я люблю тебя… пожалуйста, поверь!
– Нет. Не звони мне больше. Сама позвоню, если нужно будет.
Нажимаю кнопку и убираю телефон подальше.
Разговор отнял последние силы. Слышать Димкин голос – такой родной, встревоженный – было мучением. Потому что в этот момент я вспоминала его другой, чужой голос, и его искаженное лицо, когда он ответил на мой вопрос, когда сказал: «Да, я изменил тебе».
Это воспоминание я не смогу стереть до самой смерти.
34
Сидим молча. Мария Михайловна пьет чай. Спохватывается и предлагает буднично:
– Карина, может тебе что-нибудь посущественее сварганить? Бутербродов? А картошки хочешь? Есть полсковороды жареной с грибами.
– Нет, спасибо…
Мысль о еде вызывает отвращение. В желудке противно тянет и покалывает.
– Что мне теперь делать? – спрашиваю вслух. Вопрос не к Марии Михайловне адресован, и даже не мне самой, а куда-то во Вселенную.
Мария Михайловна вздыхает, отставляет чашку.
– Ждать. Думать. Приходить в себя. Тебе сейчас больно и плохо. Придется пережить эту боль. Но она пройдет.
– Не думаю.
– Не быстро пройдет, но пройдет. Время все расставит по своим местам. Я Диму твоего плохо знаю, два раза всего встречала, помнишь? Какой хороший, порядочный юноша, подумала я тогда. Он ведь такой? Порядочный?
– Всегда был порядочным. А теперь не знаю. Я его совсем не знаю, оказывается. Что у него в душе творится… Он взял и предал меня. Не задумываясь.
– Совсем не задумываясь?
– Говорит, было помрачение. Утверждает, что боролся с ним. Сначала не принял всерьез игру всерьез, а потом…
Мария Михайловна кладет ладонь на мою руку.
– Расскажи, Кариночка. Об этом нужно говорить. Много раз. Будет больно, но надо говорить, выпускать яд. Когда говоришь, начинаешь видеть все по-другому, со стороны.
– Хорошо…
Начинаю рассказывать. Слова даются с трудом. Это глубоко личная, постыдная ситуация. Моя старая учительница многое знает, многое понимает. Я часто спрашивала ее совета. Но не в таком деле. Понятия не имею, как она относится к вопросам брака, любви, отношений... У нее, кажется, когда-то был муж... Куда он делся? Умер? Ушел?
А вдруг она начнет меня стыдить : «Сама виновата, мужика надо воспитывать, держать на коротком поводке, себя не распускать?» Так скажет моя мать. Или начнет поливать Димку: «Такой-сякой, кобель, сволочь! Прощения он просит, ишь ты! Помучь его как следует, а то и найди себе хорошего мужика, попробуй, каково оно с другим!» Так скажет Катя.
Но это будут глупые, бесполезные советы. Потому что все не так просто… Дима причинил мне огромную боль. И все же я люблю его. И ненавижу то, что он сделал. Я чувствую и его боль. Не хочу ее усиливать. Не хочу мстить. Просто хочу знать, как мне жить дальше с этой болью и безмерной пустотой.
Мария Михайловна выслушивает молча. Иногда вздыхает, качает головой.
– Все образуется, Карина, – повторяет она. Но таким тоном, как будто сама в это не верит.
– Он говорит, что любит меня. Но я не понимаю, как можно любить одну и… хотеть другую. Что за оправдание такое – наваждение!
– Мне кажется, он и правда любит тебя, – мягко произносит Мария Михайловна. – Говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Так вот, и от таких… наваждений тоже зарекаться нельзя. Бывает, Карина. Такое бывает. Мы недооцениваем примитивное животное внутри нас. А оно всегда наготове. Особенно у молодых. Вся эта физиология, гормоны, эндорфины… Послушай, что сказал Оскар Уайльд: «Верность в любви – это всецело вопрос физиологии, она ничуть не зависит от нашей воли. Люди молодые хотят быть верны – и не бывают...»
Она произносит цитату без запинки, как будто выучила ее наизусть, и много раз мысленно повторяла. Смотрю на Марию Михайловну с удивлением.
– Человек не животное. Не верю, что мужчина может захотеть женщину, если совсем ничего к ней не испытывает. Должны быть хоть какие-то чувства. Влюбленность…
– Влюбленность – это тоже физиология. Понимаю, неромантично, но это так. Вот еще поговорка: «Бес попутал». А Диме достался особенно гадкий и умный бес. Надо же, Суворова… все еще играет в свои игры. Но теперь у нее все по-взрослому.
– Почему она меня ненавидит, Мария Михайловна?
– Думаешь, это что-то личное? Нет, Карина! Такая у нее натура. Каждому человеку нужны победы, достижения. Это базовая потребность. Кто-то рисует… вышивает, – они кивает на панно на стенах. – А Лена у нас давит людей. Это приносит ей удовлетворение. Талантливая, неглупая девочка, но доказывает свою исключительность, шагая по головам, унижая. Это проще, чем совершенствоваться в профессии, искать себя в творчестве. Получаешь мгновенное удовлетворение, легкую победу. Ишь я какая – играю людьми как пешками! Все, что она делает, продиктовано эгоизмом. А еще в ней живет огромная зависть. В школе она тебе здорово завидовала.