Он смотрит на меня и нервно, зло смеется.
– Боже, какой я дурак! Какой идиот! Дебил натуральный. И не только я так считаю. Меня так назвал вчера мой дядя. Он на психолога учился, помнишь? Я сегодня с ним разговаривал утром. Совета просил. Знаешь, почему он меня идиотом назвал?
– Почему?
– Потому что я тебе все рассказал. Раскололся. Да еще с подробностями, как ты потребовала. Вот это и была моя самая большая глупость.
– Лучше было мне лапшу на уши продолжать вешать?
– Он сказал, нельзя было признаваться. И то же самое объяснил про доверие. Сказал, что такое не забыть. И признаваться в измене нужно, только если собираешься уходить от женщины. А я от тебя уходить не хочу. Я хочу тебя вернуть. И как мне теперь это сделать?
– Дурак твой дядя, а не психолог. Для меня на первом месте правда и доверие. Это главное в семье.
– Да, я так тоже думал. Только, походу, самые счастливые семьи, где правду не говорят. Вот так-то. Теперь я вижу цену этой правде. Лучше врать, выкручиваться, чем сделать больно.
– Это неправильные семьи.
– А ты разве мне все рассказываешь? У тебя разве такого не бывало никогда, Карина? Вот ты скажи честно. Когда тебе мужики комплименты делают, ухаживают. Вот я видел, за тобой этот… как его… Олег ухлестывал. В бар тебя водил. Тебе разве неприятно было его внимание? Хоть на секунду искорки не загорелись?
– Немного приятно, да. Немного раздражало. Я от него отделалась. Я тебе это честно сразу сказала.
– Ну да. Он у тебя перед глазами постоянно не маячил. Как Ленка у меня.
– И ты повелся. Влюбился. Вместо того чтобы осадить ее.
Кажется, он скрипит зубами.
– Потому что я наивный идиот. Думал: флирт, искры… ерунда, подумаешь! Это просто приятная игра. Купился на дружелюбие. На похвалы, на лесть. Поплыл, увлекся. Да, признаю! Но это не любовь, Карина, и даже не влюбленность. Бывает такое, что люди теряют голову и ведут себя как идиоты! Что сделано, то сделано. Понимаю, я все испортил. Напортачил так, что убить себя хочется. Карина, пожалуйста, поверь: я люблю только тебя. Ничего такого больше никогда не повторится.
– Такое вполне может повториться, Дима. Я не смогу это забыть. Теперь я знаю, что другая может стать для тебя важнее меня. И верить я тебе больше не могу. Откуда мне вообще знать, что ты сказал всю правду? Может, у вас еще что-то было, да ты недоговорил?
– Да где ж недоговорил-то? И так наболтал больше, чем следовало. Все подробности тебе выложил. Хотел исправить свою ложь, быть честным до конца, а сделал только хуже.
Чувствую дикую усталость. Больше не могу разговаривать. Одно и то же, одно и то же… по кругу… его оправдания, моя боль. Где правда, где ложь – не поймешь. Я даже не знаю, что я к нему сейчас чувствую. И ненависть и любовь, и жалость и презрение – все одновременно. И жуткое, невыносимое унижение.
И стыд. Почему мне стыдно от этого разговора? Мне стыдно, что я заставляю его оправдываться?
– Уходи, Дима. У меня голова болит.
– Значит, все? – спрашивает он тихо. – Не сможешь простить? Не нужен я тебе такой?
Пожимаю плечами.
– Каждый имеет право на ошибку… но не каждый имеет право на прощение, так, Карина?
– Дима, я больше не хочу с тобой разговаривать. Мне тебе нечего сейчас сказать. Домой не пойду. Не смогу жить с тобой под одной крышей.
– Тогда я лучше уйду. Переселюсь к Мишке или в гостиницу. А ты вернись домой.
– Нет. Это твоя квартира. Ты в ней и оставайся.
– Это наша квартира, Карина! – опять заводится он.
Тут очень вовремя возвращается Мария Михайловна. Последнюю реплику Дима произнес повышенным тоном. Она заглядывает в комнату и строго спрашивает:
– Ну, как дела молодежь? Я сметаны купила к блинам. Дима будет есть?
– Нет. Дима уже уходит.
Димка встает. Смотрит на меня пристально, отворачивается.
– Спасибо, Мария Михайловна, что впустили и дали встретиться с Кариной. Но мне действительно пора.
– До свидания, Дмитрий.
– До свидания. Карина, пожалуйста… бери иногда трубку. И… я еще вернусь.
Он быстро уходит, а я обхватываю голову руками. Мне кажется, что теперь я сделала огромную ошибку.
38
Мы были вместе девять лет. Пережили всякое. И вот наша жизнь в одночасье разрушена.
Димка сопротивляется, брыкается. Пытается что-то сделать. Хочет, чтобы все было по-прежнему. А я разве не хочу все вернуть? Хочу. Но понимаю, что по-прежнему уже не будет никогда. Димка все еще видит наше будущее вдвоем. А я не вижу.
Димка и Ленка… Это так мерзко, что не вытравить из души. Не знаю, что Диме нужно сказать или сделать, чтобы я простила. Забыть в любом случае не смогу.