В середине года, когда сезон в Европе уже завершен, я был выжат как лимон, но зато собрал все возможные титулы: чемпион мира, чемпион и обладатель Кубка Италии в составе «Наполи», чего не происходило в кальчо в течение последних пятнадцати лет. Я был выжат и чувствовал себя чемпионом, но не мог сказать, что чувствовал себя счастливым, если подходить к этому исключительно с футбольной точки зрения. Я не отрицаю, что злорадствовал по поводу тех, кто заявлял, что я ничего выигрывал в своей жизни — где теперь они были вместе со своими словами? Но я был очень расстроен по поводу того, что сборная снова должна была начинать все сначала, начинать под пристальным взглядом журналистов и болельщиков.
Что случилось? Ничего, если не считать того, что 10 июня 1987 года мы сыграли товарищеский матч со сборной Италии в Цюрихе и проиграли 1:3… Вместе с этим на нас вновь обрушилась критика, появились сомнения в нашей силе… Я помню те дни так, как будто это все было сегодня. Тогда я встретился с Пеле, но не для того, чтобы устроить полемику, каждый оставался при своем мнении. Я сказал только: «Я никогда не хотел быть более великим, чем он», мы обменялись рукопожатиями и сфотографировались вместе с Альтобелли, капитаном сборной Италии. Единственное, что в том матче подарило мне положительные эмоции, это то, что я познакомился с Кани, Клаудио Паулем Каниджей. Мой брат Турко несколько раз тренировался вместе с ним, и отзывался о нем с восхищением, да так, что стоило мне увидеть Каниджу, как я сказал ему: «Я тебя очень хорошо знаю, и мы должны понять друг друга». Однако Билардо выпустил его на замену вместо Сивиски, когда до финального свистка оставалось только пять минут. И тогда я почувствовал, что не за горами новые споры и новые ссоры, ведь Кани для меня — самый близкий друг.
Дело в том, что журналисты нас долбили без всякой жалости, и это меня очень расстраивало, я до сих пор чувствую эту боль; вернулись призраки прошлого, и мы вновь были теми, кто не мог никого обыграть. Никто не мог принять то, что мы все начинали заново, с новичками в составе. Я сам хотел, но не мог. Тогда я сказал: «Я хотел поговорить с Фунесом, и у меня не получилось. Я кое-что читал о нем, не больше. И я не мог обратиться к нему «Хуан», понимаешь? И то же самое в случае с Гойкоэчеа — я обращался к нему «Гойкоэчеа» вместо «Гойко» или «Серхио». А с Сивиски? Я никогда не видел его в деле, я ничего о нем не знал, как и об этом смельчаке Эрнане Диасе… Ты видел, насколько дерзок этот тип? Ладно, мне их представили в Цюрихе. Теперь, когда мы закрылись в Эсеисе на подготовительный сбор к Кубку Америки, я подумал, что все будет иначе. И, смотри, это не оправдание того поражения. Оправдания меня не интересуют, я по-прежнему считаю, что в первом тайме матча с Италией мы были просто никакими…». Вот в таком состоянии мы и прибыли на Кубок Америки.
Я чувствовал себя уставшим, но, в первую очередь, не физически, а морально. Со времени моего полинезийского отпуска я не знал отдыха. Перед начало этого турнира мы проводили товарищеский матч с Парагваем для того, чтобы пополнить фонды Профсоюза аргентинских футболистов. Но я не смог принять в нем участие потому, что у меня уже не было больше сил… Меня просто загнали! Чтобы хоть как-нибудь помочь общему делу я купил часть входных билетов на свои деньги и раздал их тем, кто не мог этого сделать. Но я не мог понять и не мог принять то, что на матч с участием сборной-чемпиона мира, с Марадоной или без него, пришло всего лишь 10 000 зрителей. Я не верил своим глазам! Пусть я чувствовал себя мертвым, но даже в таком состоянии я хотел играть на Кубке Америки, хотел выиграть хоть что-нибудь в моей стране и для моей страны, чтобы нас признали раз и навсегда. Увы, ничего из того, о чем я мечтал, так и не вышло.
Физически я был не готов играть. У меня был тендинит, и доктор Мадеро сказал мне, что для полного восстановления необходимы две недели абсолютного покоя… Две недели! А на носу был матч с Перу. В той игре мы владели преимуществом, но в итоге сыграли вничью 1:1. На этот раз Рейна уже не преследовал меня по всему полю, но ударами они награждали меня все по очереди. Матч я закончил избитый в кровь, а в довесок ко всему меня свалил с ног кошмарный грипп; в то время в Эсеисе было очень холодно… Я даже не смог пойти на торжественный вечер, посвященный годовщине победы в Мексике. Я не тренировался, но во второй встрече, против Эквадора, все равно вышел на поле. Мы выиграли 3:0, и Билардо наконец решился-таки выпустить на поле Каниджу во втором тайме. Один мяч забил он, два — я, и мы их смяли. Но у Билардо было словно какое-то предубеждение по отношению к Канидже. Люди его просили, даже расстелили на трибуне специально подготовленный к этому случаю транспарант с надписью: «Билардо, не поступай так, как Менотти поступил с Марадоной, и выпусти Каниджу». К тому времени мы уже были в полуфинале, и это плюс; минус же был в том, что мой грипп перешел в жуткий бронхит, который сопровождался жаром. И тут мне было уже ни до чего.